Страх и надежда. Как Черчилль спас Британию от катастрофы

Черчилля все это убеждало не так сильно, однако он в какой-то степени соглашался с их мнением – считая, что британские войска в метрополии и мирное население должны поддерживать как можно более высокую готовность к отражению немецкого нападения. Для Черчилля это означало, что из прибрежных поселений Англии население необходимо эвакуировать. «Мы должны начать убеждать людей уехать… – писал он «Мопсу» Исмею, – а тем, кто хочет остаться, объяснять, какое место в их доме является наиболее безопасным, и подчеркивать, что они не смогут покинуть эти края после отмашки флага (то есть начала вторжения)»[886].

Бивербрук, в свою очередь, донимал руководителей своих заводов призывами активизировать работу. «Необходимость постоянного наращивания усилий со стороны всех вовлеченных в авиапроизводство по-прежнему играет важнейшую роль с точки зрения безопасности страны перед лицом вторжения, угрожающего ей после того, как погода наладится, – указывал он в телеграмме, направленной 144 компаниям, участвующим в производстве корпусов самолетов. – Поэтому я прошу от вас гарантий, что в будущем работа на ваших предприятиях продолжится в том числе и по воскресеньям, чтобы можно было достичь максимального выхода продукции». Похожую телеграмму он разослал 60 компаниям, производящим оборудование для дегазации: «Устройства для дегазации необходимы настолько срочно, что я вынужден потребовать от вас работы в ночные и дневные смены, особенно же по воскресеньям»[887].

Отбытие Гарри Гопкинса совпало с наступлением периода теплой, прямо-таки весенней погоды. Снег таял, из-под травы в Гайд-парке выглядывали крокусы. Джоан Уиндем после прогулки со своим «милым Рупертом» (обладателем кривоватой части тела) писала: «День солнечный, совсем весенний, голубое небо, замечательное чувство воодушевления. ‹…› Эти дневные часы – одни из самых счастливых, какие мы провели вместе. Нами обоими овладели одни и те же мысли – или скорее одно и то же легкомыслие»[888].

На этой же неделе Рандольф Черчилль и его новое подразделение, Десантно-диверсионный отряд № 8, отбыли в Египет на корабле «Гленрой». К этому времени в этом отряде коммандос насчитывалось уже более 500 солдат – плюс разнообразные офицеры, в том числе офицеры связи, одним из которых стал писатель Ивлин Во (как и Рандольф, он был членом клуба «Уайтс»). Рандольф и Памела надеялись, что этот перерыв даст им шанс стабилизировать свое финансовое положение: сейчас эта задача имела особое значение, поскольку Памела считала, что, возможно, беременна их вторым ребенком. «Что ж, разлука – чертовски неприятная вещь… – сказал ей Рандольф перед отбытием, – но по крайней мере мы разберемся с долгами»[889].

Но плавание было долгим, а страсть Рандольфа к азартным играм – непреодолимой.

Глава 76 Лондон, Вашингтон и Берлин

Для Черчилля первая неделя марта стала напряженной. Законопроект о ленд-лизе так пока и не прошел, к тому же наблюдались кое-какие признаки, что его поддержка в обществе начинает слабеть. Свежий гэллаповский опрос показал, что 55 % американских респондентов поддерживают этот законопроект, однако в ходе предыдущего опроса эта доля была несколько выше – 58 %. Возможно, этот факт внес свой вклад в скверное настроение, с которым Черчилль уселся за ланч 6 марта, в четверг, в недавно укрепленной подвальной столовой на Даунинг-стрит, 10. Ланч проходил в честь еще одного американского визитера – Джеймса Конанта, президента Гарвардского университета.

Черчилль еще не прибыл, когда Клементина, Конант и несколько других гостей проследовали в столовую. Явился Профессор, высокий и меланхоличный. Пришла Уиннифреда Юилл, подруга Клементины. Присутствовали также Чарльз Ид, известный газетный редактор, составитель сборников черчиллевских речей.

Клементина подала шерри и решила, что трапезу следует начать без мужа. На голове у нее красовалась та самая косынка с военными лозунгами, повязанная как тюрбан.

Еще не подали первое, когда Черчилль наконец появился. Едва войдя, он поцеловал руку Уиннифреде: достаточно сердечное начало, но затем с его стороны последовало сердитое молчание. Черчилль по-прежнему страдал бронхитом и явно пребывал в сварливом расположении духа. Он выглядел уставшим и, похоже, не желал ни с кем общаться.

Надеясь разрядить атмосферу, Конант решил с самого начала дать понять, что он – горячий сторонник Акта о ленд-лизе. Кроме того, он поведал Черчиллю, что официально заявлял в сенате: США должны напрямую вмешаться в ход войны. В этот момент, отмечал Конант в дневнике, Черчилль стал более разговорчив.