Страх и надежда. Как Черчилль спас Британию от катастрофы

Какое-то время в зале стояла тишина. Потом послышались приглушенные голоса, шевеление обломков: выжившие пытались двигаться. Штукатурка, превращенная в пыль, заполнила воздух, побелила волосы. Лица потемнели от кордита.

«Меня сбило с ног, – вспоминал один из гостей, – но ощущение было такое, словно на меня давит гигантская рука». Один из музыкантов джаз-банда, по имени Йорк де Соуза, рассказывал: «Я смотрел на танцевальную площадку, полузакрыв глаза, когда вдруг что-то ослепительно вспыхнуло. И я обнаружил, что меня всего засыпало обломками, штукатуркой, осколками стекла, я еще был на эстраде, но оказался под фортепиано. Я задыхался от кордита. Темно было как ночью». Вскоре его глаза привыкли к темноте. Кое-какой свет проник из кухни. Де Соуза и Уилкинс, его коллега по джаз-банду, начали искать выживших и набрели на тело, лежащее ничком. «Мы с Уилкинсом попытались его поднять, но верхняя часть тела отделилась от нижней прямо у нас в руках, – вспоминал де Соуза. – Это был Дейв Уильямс [тот самый саксофонист], я выпустил его, меня страшно тошнило. В глазах у меня мутилось. Я бродил как в тумане»[915].

Леди Болдуин оказалась сидящей на полу, одну ступню ей придавило обломками. «Было очень жарко, – рассказывала она. – Мне показалось, что по мне ручьями льет пот. – Кровь текла из рваной раны у нее на лице. – У верхней части лестницы появился свет, и я видела, как люди поднимаются по ступенькам, вынося жертв на спине». Вместе со своим голландским офицером она сумела найти такси и назвала таксисту адрес своего врача.

Таксист попросил:

– Пожалуйста, не испачкайте кровью сиденье.

Все работники кухни (21 человек) уцелели, не получив никаких повреждений, – как и танцовщицы, готовившиеся выступать. Согласно первоначальному подсчету, число погибших составило 34 человека, раненых – 80 (многие оказались изувечены, многие получили глубокие раны).

Снейкхипс был мертв: ему оторвало голову.

В конце концов танцы в отеле «Гросвенор-хаус» закончились, прозвучал сигнал отбоя воздушной тревоги, а бальный зал, расположенный в подвале, начал пустеть. С материнского позволения Мэри отправилась продолжать веселье вместе с друзьями, подругами и некоторыми матерями (Клементина не вошла в их число). Они двинулись в «Кафе де Пари».

Когда автомобили, на которых они ехали, приблизились к клубу, выяснилось, что дорога перекрыта обломками, каретами «скорой» и пожарными машинами. Уполномоченные по гражданской обороне направляли транспорт в объезд – по соседним улицам.

Тогда компания Мэри принялась обсуждать возникший насущный вопрос: если до «Кафе де Пари» им не добраться, куда бы им попробовать заглянуть? Они поехали в другой клуб, где протанцевали всю ночь. В какой-то момент они узнали о произошедшей бомбежке. «Мы так веселились… и вдруг все это показалось каким-то неправильным, какой-то нелепой насмешкой», – писала Мэри в дневнике.

До сих пор зенитные орудия, сами зенитчики, отдаленный грохот и вспышки – все это казалось чем-то очень далеким, находящимся далеко за границами обычной повседневной жизни. «Почему-то, – писала она, – эти последние [то есть грохот и вспышки] казались чем-то нереальным: ну конечно, все это лишь кошмарный сон или плод воображения.

Но теперь – это вполне реально – попадание в «Кафе де Пари» – много жертв и тяжело раненных. Они танцевали и смеялись, совсем как мы. И теперь они в один миг исчезли, перешли из того мира, который мы знаем, в безбрежное, бесконечное неведомое»[916].

Один из находившихся рядом друзей, Том Шонесси, старался поместить произошедшую трагедию в какой-то приемлемый контекст: «Если бы те, кто погиб в "Кафе", каким-то образом воскресли и увидели здесь всех нас, они бы все сказали: "А ну давайте – пусть оркестр играет веселее – живи дальше, Лондон"».

Так они и поступили – танцевали, смеялись, шутили до половины седьмого утра (уже наступило воскресенье). «Когда я теперь это вспоминаю, – писала Мэри годы спустя, – меня немного поражает, что мы все-таки отправились искать еще какое-то место, чтобы прокружиться там остаток ночи»[917].

В своем рапорте по итогам ночи руководство гражданской обороны Лондона назвало случившееся «самым тяжелым налетом с начала января».

В три часа ночи [по британскому времени] Гарри Гопкинс позвонил в Чекерс из Вашингтона и сообщил Джону Колвиллу, что американский сенат одобрил Акт о ленд-лизе. За него проголосовали 60 сенаторов, против – 31.

Глава 80 Кадриль со штыком

Для Черчилля звонок Гарри Гопкинса стал поистине долгожданным «живительным глотком»[918]. Утром он отправил Рузвельту телеграмму: «От имени всей Британской империи посылаем благословения вам и американскому народу за эту очень своевременную помощь в тяжелый период»[919].