Страх и надежда. Как Черчилль спас Британию от катастрофы

Черчилль так настаивал на этом и так хотел получше разобраться в особенностях зоны боевых действий, что даже велел «Мопсу» Исмею предоставить ему планы и модель Тобрука, добавив: «А пока их готовят, принесите мне лучшие из всех фотографий, какие у нас есть, – и с воздуха, и с земли»[981]. Поступали и новости о трагических результатах гитлеровской операции «Возмездие» против Югославии. Ее целью стало преподать урок всякому вассальному государству, которое выкажет неповиновение (возможно, имелась тут и еще одна цель – показать лондонцам их будущее). Воздушная атака, начавшаяся в Вербное воскресенье, сровняла с землей Белград, югославскую столицу. Погибли 17 000 мирных жителей. Эти новости особенно поразили британцев, поскольку, по несчастливому стечению обстоятельств, на той же неделе британские официальные лица объявили, что общее количество гражданских жертв немецких авианалетов достигло в Британии 29 856 – и это лишь количество убитых. Число раненых (зачастую получивших тяжелые увечья) было куда более значительным.

К тому же в стране вновь появились опасения, что Гитлер еще может вторгнуться в Англию. То, что Гитлер, по-видимому, теперь сосредоточился на России (как показывали перехваченные разведкой сообщения), само по себе еще не гарантировало, что опасность для Британских островов миновала. В служебной записке, направленной 8 апреля, во вторник, секретарю военного кабинета Эдуарду Бриджесу, Черчилль распорядился, чтобы все его министры согласовали свои дни отдыха в предстоящие пасхальные каникулы так, чтобы в ключевых ведомствах всегда оставался на месте кто-то из руководства и чтобы с министрами всегда можно было легко связаться по телефону. «Мне сообщают, – писал Черчилль, – что нынешняя Пасха очень подходящее время для вторжения»[982]. Он знал, что в пасхальный уик-энд будет полнолуние.

На следующий день премьер выступил с речью о «ситуации с войной»[983]. Изначально он предполагал в ходе этого выступления поздравить британские войска с их победами. Теперь же ему пришлось говорить о новых поворотах событий к худшему и о том, как война распространяется на Грецию и Балканы. Черчилль подчеркнул важность американской помощи, особенно «гигантского» увеличения объемов строительства транспортных судов в США. Коснулся он и темы зловещего призрака вторжения. «Это беда, от которой мы не станем шарахаться», – заявил премьер палате общин, но добавил, что Германия сейчас явно строит планы на Советский Союз, обращая особое внимание на Украину и кавказские нефтяные месторождения. Закончил он на оптимистической ноте – заявив, что, как только Британия справится с угрозой со стороны немецких подлодок и как только удастся наладить бесперебойные ленд-лизовские поставки американских товаров и материалов, Гитлер может быть уверен: «Вооружившись мечом справедливого отмщения, мы начнем преследовать его».

Но поступившие дурные вести оказались слишком ошеломляющими, чтобы им можно было противодействовать лишь с помощью такого проблеска оптимизма. «Палата печальна и мрачна», – отмечал Гарольд Никольсон в дневнике. Ему казалось очевидным, что Черчилль сейчас как никогда возлагает свои надежды на Америку, с которой он исключительно тесно связывает представления о будущем Британии. Никольсон обратил внимание на то, как премьер несколько раз упомянул об Америке, и увидел в этих упоминаниях грозный смысл: «Его выступление как бы намекает, что без американской помощи мы пропадем»[984].

Гарриман слушал эту речь с галереи для почетных гостей в палате общин. Затем он написал Рузвельту длинное послание, где поражался, «до какой степени вера в будущее и надежды на будущее связываются здесь с Америкой и с вами лично»[985].

Он отметил, что следующий уик-энд станет пятым из проведенных им в Англии – и четвертым из проведенных в обществе Черчилля. «Похоже, он черпает уверенность в самом нашем присутствии рядом, – писал Гарриман. – Возможно, это связано с его ощущением, что мы представляем вас и ту помощь, которую Америка собирается оказать». Черчилль придает очень большое значение заверениям Рузвельта, сообщил Гарриман: «Вы – его единственный сильный друг, на которого можно положиться».

Свое письмо Гарриман завершил небольшим абзацем, который, судя по всему, добавил несколько позже: «Силы Англии иссякают. Полагаю, в наших собственных интересах было бы напрямую задействовать наш флот – прежде чем наш партнер слишком ослабеет».

Для Мэри новости с Балкан стали особенно печальными. Глубина страданий, на которые Гитлер обрек Югославию, казалась почти немыслимой. «Если бы удавалось по-настоящему, в полной мере и постоянно представлять себе весь ужас этой борьбы – думаю, жизнь стала бы невыносима, – писала она. – Краткие моменты осознания уже достаточно неприятны»[986].

Эти известия погрузили ее «совсем уж в мрачность», записала она 10 апреля, в четверг, хотя она по-прежнему испытывала воодушевление при мысли о том, что вечером увидится с Эриком. Он привез ей томик Джона Донна[987].