Страх и надежда. Как Черчилль спас Британию от катастрофы

Одним из результатов интереса Черчилля к этому вопросу стал выпуск брошюры, объясняющей гражданам, как лучше использовать их убежища Андерсона. «Спальный мешок с грелкой или горячим кирпичом внутри замечательно позволит вам оставаться в тепле», – говорилось в ней. Рекомендовалось во время налетов брать с собой жестянку с печеньем «на случай, если среди ночи дети проснутся голодными». Давалось предостережение об опасности керосиновых ламп, «так как их содержимое может пролиться от ударной волны, возникшей при взрыве бомбы, или просто случайно». Приводился и совет для собаководов: «Если вы берете своего пса в убежище, следует надеть на него намордник. Собаки склонны впадать в истерику, если рядом рвутся бомбы»[965].

Позже Черчилль выразился так: «Если мы не можем обеспечить собственную безопасность, давайте хотя бы обеспечим себя комфортом»[966].

В этот уик-энд Мэри Черчилль и ее друг Чарльз Ритчи отправились на поезде посетить Стэнстед-парк – дом лорда Бессборо, тот самый, рядом с которым Джон Колвилл и Мойра, дочь Бессборо, прошедшим летом рассматривали упавший бомбардировщик. Мэри, Чарльз и другие молодые представители их круга стекались в этот дом на уик-энд, чтобы посетить популярные танцы на авиабазе Королевских ВВС в Тангмире: это был один из самых важных (и один из наиболее интенсивно бомбардируемых) аэродромов Англии, и от Стэнстед-парка до него было около получаса на машине. Королевские ВВС, видимо, делали ставку на новолуние (фазу, когда луны вообще не видно), считая, что это уменьшит вероятность немецкого налета во время танцев.

Мэри с Чарльзом сели в поезд на лондонском вокзале Ватерлоо. Они ехали первым классом, уютно устроившись под пледами. «Мы прямо-таки монополизировали» купе, отмечала она в дневнике, сообщая, что они ехали, «задрав ноги и укрывшись пледами». На одной из станций какая-то женщина заглянула к ним и очень многозначительно на них посмотрела. «О, я не стану вас беспокоить», – произнесла она и поспешно удалилась.

«Боже ты мой», – написала Мэри в связи с этим.

Они прибыли в Стэнстед-парк как раз к дневному чаю. Мэри впервые увидела Мойру и оказалась приятно удивлена. «То, что мне говорили о ней раньше, меня порядком встревожило, но выяснилось, что она – лучшая во всей компании. Сдержанная, но веселая».

Кроме того, она познакомилась с братом Мойры лордом Дунканноном – Эриком. Этот офицер Королевской артиллерии был на девять лет старше ее. Он пережил Дюнкеркскую эвакуацию. Она окинула его взглядом и затем объявила его в дневнике «привлекательным в довольно лирическом смысле: прекраснейшие серые, широко расставленные глаза, мелодичный голос. Очаровательный и непринужденный человек»[967]. Джон Колвилл знал его – и имел по его поводу противоположное мнение. Он писал, что Эрик «просто не может удержаться, чтобы не произносить вещи, от которых разит таким бессмысленным эгоизмом, что даже Мойра краснеет. Он – просто фантастическое создание, что и говорить».

После чая Мэри, Мойра, Эрик и другие молодые гости («La jeunesse»[968], как писала Мэри) привели себя в должный вид, готовясь к походу на танцы, а затем встретились внизу. Они уже собирались выходить, когда один из ближайших зенитных расчетов открыл огонь. Едва шум притих, они отправились на авиабазу. Без луны ночь была особенно темная, ее слабо озаряли одни лишь щелочки, сквозь которые пробивался свет их автомобильных фар.

На вечеринке она познакомилась с одним из самых знаменитых асов Королевских ВВС – 31-летним майором авиации Дугласом Бадером. Десятилетием раньше он потерял обе ноги в авиакатастрофе, но, когда началась война и обнаружилось, что пилотов не хватает, ему разрешили боевые вылеты, и он быстро пополнял свой боевой счет. Он ходил на двух протезах и никогда не использовал ни костыли, ни трость. «Он просто чудо, – писала Мэри. – Я с ним танцевала – у него так потрясающе получается. Вот пример триумфа жизни, сознания, личности над материей»[969].

Но больше всего ее внимание привлекал Эрик. Она танцевала с ним весь вечер и часть ночи. Отметив это в дневнике, она процитировала крошечное стихотворение Хилэра Беллока[970] «Лживое сердце», написанное в 1910 году:

Я спросила у Сердца:
«Ну что, как дела?»
И ответило Сердце мое:
«Прямо блеск!»
Только это вранье.

Мэри добавила: «Без комментариев».

Ближе к концу вечеринки что-то случилось с электричеством, и танцевальная площадка погрузилась в темноту – «не такое уж неприятное событие для многих, полагаю». Все было очень весело, писала она, «хотя происходящее явно напоминало оргию, притом довольно странную».

Они вернулись в Стэнстед под траурно-черным небом, испещренным звездами, среди которых светились и кое-какие планеты.