Страх и надежда. Как Черчилль спас Британию от катастрофы

Черчилль всей душой поддерживал линдемановскую затею с минами, хотя почти все остальные посвященные сомневались в их пользе. По настоянию Черчилля министерство авиации и руководимое Бивербруком министерство авиационной промышленности разработали и испытали их прототипы, но без особого рвения, что очень раздражало Черчилля. Массированное нападение люфтваффе было неизбежно, и требовалось заранее рассмотреть все возможные средства обороны. Теперь, на этом совещании, его досада вспыхнула с новой силой. Ему казалось очевидным, что существование у немцев этих систем навигации с помощью пучков радиоволн (если, конечно, оно будет доказано) делает реализацию мечты Профессора еще более насущной задачей: если удастся обнаружить линии распространения таких лучей, можно будет гораздо точнее развешивать воздушные мины на пути у вражеских бомбардировщиков. Но пока вся эта программа, казалось, погрязла в бесконечных изысканиях и служебных записках. Премьер-министр застучал кулаком по столу:

– От министерства авиации, – прорычал он, – я получаю одни только папки, папки, папки![288]

Тайзерд, отчасти движимый враждебностью к Линдеману, отнесся к рассказу Джонса насмешливо. Но Черчилль, убежденный, что он понял «принципы этой странной и гибельной игры»[289], провозгласил, что существование у немцев такой системы навигации с помощью радиолучей следует признать доказанным фактом. Он понимал, что скоро Гитлер обрушит на Англию всю мощь люфтваффе. И заявил, что разработке мер противодействия этим пучкам следует придать первостепенное значение – и что о «малейших колебаниях в проведении этой политики или отклонениях от нее» следует докладывать ему лично.

Получалось, что возражения Тайзерда проигнорировали. Его ненависть к Линдеману взыграла с новой силой. Он счел произошедшее личным оскорблением и вскоре после совещания сложил с себя полномочия председателя Научно-консультативного комитета при правительстве и советника министерства авиации.

Именно в такие моменты Черчилль больше всего ценил Профессора. «Несомненно, у нас существовали и более выдающиеся ученые, – признавал Черчилль. – Но он обладал двумя качествами, которые имели для меня жизненно важное значение». Во-первых, Линдеман «20 лет был моим другом и конфидентом», писал Черчилль. Во-вторых, Профессор умел переплавлять заумные научные положения в простые, легкие для понимания тезисы – «расшифровывать сигналы от экспертов, работающих где-то на дальних горизонтах, и объяснять мне суть проблемы ясным и доступным языком». Вооружившись таким пониманием, Черчилль мог задействовать свое «реле мощности» (то есть использовать свои властные полномочия) и претворить идеи в конкретные действия.

Поисковый полет, призванный обнаружить, где проходят вражеские навигационные лучи, назначили на вечер.

В эту ночь Джонс спал мало. Он рискнул своей карьерой на виду у премьер-министра, Линдемана и руководителей Королевских ВВС. Он мысленно перебирал все подробности прошедшего совещания. Он задался вопросом: «Может быть, я все-таки выставил себя на посмешище и вел себя перед премьер-министром вопиюще неправильно? Может быть, я поторопился и сделал неверные выводы? Может быть, я попался на большую немецкую мистификацию? Но главное – может быть, я самонадеянно заставил премьер-министра зря потратить час его времени, и это в ту пору, когда враг вот-вот вторгнется в Британию или уничтожит ее с воздуха?»[290]

В этот день, несколько позже, у Черчилля появился и еще один повод для облегчения – тоже Дюнкерк своего рода, но финансовый. Война разгоралась, росла и ответственность, которую он на себя возлагал. А на этом фоне ему приходилось сражаться с личной проблемой, преследовавшей его почти на всем протяжении предшествующей карьеры: с нехваткой денег. Ради дополнительного дохода Черчилль писал книги и статьи. До назначения премьер-министром он писал колонки для Daily Mirror и News of the World, вел передачи на американском радио, и все это – тоже ради денег. Но средств вечно не хватало, и теперь на него надвигался персональный финансовый кризис: он уже не мог полностью выплатить налоги и расплатиться по обычным повседневным счетам – в том числе от портных, от поставщика вина и из часовой мастерской (он прозвал свои карманные часы «репкой»). Более того, он был немало должен своему банку (Lloyds). Согласно выписке от 18 июня (это был четверг), его задолженность банку составляла более 5000 фунтов (более 300 000 долларов США по меркам XXI века). В конце месяца ему предстояло погасить проценты по этому кредиту, но и на это у него не хватало денег.