Страх и надежда. Как Черчилль спас Британию от катастрофы

Геббельс заявил своим подручным: теперь, когда Франция усмирена, внимание следует сосредоточить на Англии. Он предостерегал: не делайте ничего, что заставило бы немецкий народ поверить в быструю победу. «По-прежнему невозможно сказать, в какой форме теперь продолжится борьба с Британией, а следовательно, ни к коем случае не должно сложиться впечатление, будто оккупация Британии начнется буквально завтра, – предупредил Геббельс (как явствует из протокола встречи). – С другой стороны, не может быть никаких сомнений, что Британия получит такое же наказание, как и Франция, если она будет упорно отворачиваться от доводов благоразумия» (то есть от мирного соглашения)[295].

И если Британия, заявил Геббельс, выставляет себя последним стражем европейской свободы, Германия в ответ должна подчеркивать, что «мы стали сейчас лидерами схватки между континентальной Европой и британцами, этими островными плутократами». Следовательно, немецкие радиостанции, вещающие на иностранных языках, должны «целенаправленно и систематически использовать лозунги в духе "Народы Европы! Британия – организатор вашего голода!" и т. п.».

Кроме того, Геббельс заверил собравшихся (эта фраза не вошла в протокол, но ее позже привел один из сотрудников пресс-службы рейха): «Что ж, на этой неделе в Британии произойдут большие перемены» – имея в виду, что теперь, после падения Франции, английское общество наверняка станет шумно требовать мира. «Черчилль, конечно, не сможет удержаться на своем посту, – добавил он. – Будет сформировано правительство, готовое пойти на компромисс. Конец войны близок»[296].

Глава 16 Боевая тревога

А в Лондоне 24 июня, в понедельник, черчиллевский военный кабинет собирался трижды – один раз утром и дважды вечером (последнее совещание началось в 22:30). Основное время уделялось обсуждению «ужасной проблемы французского флота» (как назвал ее замминистра иностранных дел Кадоган)[297].

В этот же день, еще до того, как началось первое совещание, лондонская Times опубликовала условия перемирия между Францией и Германией, которые сама Германия пока еще не раскрыла официально. Согласно этим условиям, Германия оккупировала северные и западные провинции Франции, а остальная ее территория будет управляться формально независимым правительством, базирующимся в Виши, примерно в двух сотнях миль к югу от Парижа. Внимательнее всего Черчилль прочел статью 8: «Немецкое правительство ответственно заявляет, что не намерено в течение войны использовать в своих целях французский флот, размещающийся в портах, контролируемых Германией, за исключением плавсредств, необходимых для надзора за побережьем и траления мин»[298]. Кроме того, соглашение призывало все французские корабли, действующие за пределами французских территориальных вод, вернуться на родину, если только они не требуются для защиты французских колониальных владений.

Позже Германия сама опубликовала это соглашение. Статья 8 в данной публикации содержала такую фразу: «Более того, немецкое правительство ответственно и недвусмысленно заявляет, что не намерено истребовать французский флот по заключении мира»[299].

Черчилль ни на секунду не верил, что Германия будет следовать этому заявлению. Даже если забыть о постоянных обманах со стороны Гитлера, следовало учесть, что сами формулировки этой статьи соглашения, похоже, предоставляли ему огромную свободу по части использования французских кораблей. Что конкретно подразумевается под «надзором за побережьем» и «тралением мин»? «Ответственное» обещание Германии Черчилль поднял на смех. Позже, выступая в парламенте, он заметил: «Спросите-ка полдюжины стран, какова цена этих ответственных заверений»[300].

Несмотря на три проведенных совещания, до согласования дальнейшего курса действий министрам было далеко.

Сразу же после завершения последней встречи, в 1:15 (уже наступил четверг), завыли сирены воздушной тревоги: это стало первой боевой тревогой для Лондона с сентября предыдущего года – когда началась война. Такое предупреждение означало, что авиационная атака вот-вот произойдет. Но никакие бомбардировщики не появились. Причиной сигнала тревоги стал гражданский самолет.

Ожидая, пока раздастся сирена отбоя воздушной тревоги, Оливия Кокетт, один из авторов дневников, ведущихся для «Массового наблюдения», записала: «Ночь совершенно безветренная. Громко тикают ходики. Воздух насыщают тонким ароматом. Четыре вазы с розами и одна – с высокими белыми лилиями». На глазах у родных она вынула лилии, легла на ковер и уложила их себе на грудь, изображая покойницу. «Все засмеялись, – писала она, – однако не слишком громко»[301].

Во вторник управление внутренней разведки сообщило, что от 10 до 20 % населения Лондона так и не услышали сигнал воздушной тревоги. «Многие не покинули свои спальни, – сообщалось в докладе, – а многим родителям не хотелось будить детей»[302]. Одна семилетняя девочка придумала название для этих сирен – «завывалки».