Страх и ненависть в Лас-Вегасе

— Забудь. Ее только что увезли. Набросилась на старика прямо в баре. Какой-то старик начал домогаться до бармена, почему тот пускает сюда «всякий босоногий сброд», и тут обезьяна как заверещит, а старик швырнул в нее кружкой, и обезьяна взбесилась. Прыг с табуретки — и оттяпала ему полбашки … Бармену пришлось вызывать «скорую», потом приехали копы и увезли обезьяну.

— Черт подери. Сколько залог? Мне нужна эта обезьяна.

— Угомонись. Еще не хватало тебе угодить в тюрягу. Им только повод дай — сразу наденут на тебя наручники. Забудь про обезьяну. Она тебе не нужна.

Я подумал и решил, что он, пожалуй, прав. Ни к чему все портить из-за какой-то бешеной обезьяны, которой я никогда не видел. А то еще откусит мне голову, если я пойду ее вызволять. Она долго будет оправляться после пережитого в тюрьме потрясения, а мне столько ждать некогда.

— Когда улетаешь? — спросил Брюс.

— Чем скорее, тем лучше. Больше оставаться в этом городе незачем. Все что нужно, у меня есть. Лишнее только собьет меня с толку.

Он удивился.

— Ты нашел Американскую мечту? В этом городе?

Я кивнул.

— Мы сейчас сидим на главном нерве. Помнишь, управляющий рассказывал нам про владельца? Как он в детстве всегда хотел убежать из дома и работать в цирке?

Брюс заказал еще пару пива. Он окинул взглядом казино, потом пожал плечами.

— Я понимаю, о чем ты. Теперь у него свой собственный цирк, и деньги он гребет лопатой. — Он кивнул. — Ты прав. Превосходный образец.

— Совершенно верно. Горацио Элджер в чистом виде, вплоть до мировоззрения. Я пытался с ним поговорить, но какая-то суровая лесбиянка, что назвалась его Исполнительным секретарем, послала меня нахуй. Сказала, больше всего в Америке он ненавидит прессу.

— Он и Спиро Эгню.

— Они оба правы. Я ей пытался сказать, что во всем с ним согласен, но она велела не валять дурака и уматывать из города и даже не думать приставать к Боссу. Он, говорит, в самом деле ненавидит репортеров: «Я не то чтобы предупреждаю, но на вашем месте я бы именно так это и восприняла» …

Брюс кивнул. Босс отстегивает ему штуку баксов в неделю за два выступления за вечер в баре «Леопард-лаунж» и еще две штуки группе. От них требуется только лабать погромче два часа каждый вечер. Боссу насрать, какие песни они играют, главное, чтобы ритм потяжелее, да громко звучали динамики, чтобы заманивать народ в бар.

Как-то странно было сидеть в Вегасе и слушать, как Брюс поет мощные вещи вроде «Чикаго» и «Кантри сонг». Если бы руководство потрудилось прислушаться к словам, всю группу вымазали бы в дегте и изваляли в перьях.

Несколько месяцев спустя, в Эспене, Брюс пел те же песни в полном клубе туристов, где еще сидел Астронавт, и когда выступление закончилось, — подвалил к нашему столу и стал нести какой-то пьяный ура-патриотический бред и доебываться до Брюса: «Совсем обнаглел канадец, приехал сюда и оскорбляет нашу страну!»

— Слушай, — сказал я. — Я американец. Я здесь живу и я согласен, блядь, с каждым его словом.

Тут подошли вышибалы и, загадочно улыбаясь, сказали: «Добрый вечер, джентльмены. Книга Перемен говорит, что сейчас время тишины. И здесь не принято приставать к музыкантам, ясно?»

Астронавт ушел, что-то мрачно бормоча что-то о том, как бы используя свое влияние «что-то сделать, да побыстрее» с законами об иммиграции. «Тебя как зовут?» — спросил он меня, когда его провожали вышибалы.

— Боб Циммерман, — сказал я. — И больше всего на свете я ненавижу тупых поляков.

— По-твоему, я поляк? — закричал он. — Ах ты прихлебала поганый. Говнюк! Ты не представляешь эту страну.

— Господи, надеюсь, что ты ее не представляешь — пробормотал Брюс. — Все еще что-то вещал, когда его выволокли на улицу.

На следующий вечер, в другом ресторане Астронавт, трезвый как стеклышко, сидел и жрал — когда к его столику подошел за автографом мальчик четырнадцати лет. — немного посмущался для приличия, потом нацарапал свою подпись на маленьком клочке бумаги, который дал ему мальчик. Тот посмотрел на бумажку, порвал ее на кусочки и бросил ему на колени. «Не все тебя любят», — сказал он и вернулся к своему столику, стоявшему в метрах двух поодаль.

Компания Астронавта потеряла дар речи. Человек восемь-десять: жены, администраторы и избранные старшие инженеры, развлекавшие — в славном городке Эспен. Никто не сказал ни слова. Быстро доели и ушли, не оставив чаевых.

Так астронавт — съездил в Эспен. В Лас-Вегасе бы у него таких проблем не возникло.

Этот город очень быстро забирает. Через пять дней в Вегасе чувствуешь себя, как будто ты здесь прожил пять лет. Кому-то нравится, но кому-то нравится и Никсон. Этот бы здесь стал отличным мэром, шерифом — Джон Митчелл, а Эгню — начальником канализации.

13. Конец пути … Гибель Кита … Пот градом в аэропорту.

Когда я попытался сесть за карточный столик, меня окружили вышибалы. «Тебе здесь не место, — тихо сказал один из них. — Пойдем выйдем»

— Почему бы и нет? — ответил я.

Они вывели меня через главный вход и дали знак привезти Белого Кита.

— Где твой друг? — спросили меня, пока мы ждали.

— Какой друг?