– Ладно, почему бы и нет? Только, ради Бога, давай сделаем это быстро!
Он окинул взглядом посадочную площадку и ткнул пальцем:
– Вон туда! Выбрось меня рядом с тем большим фургоном. Просто заверни за него… и я выпрыгну там, где они не смогут меня увидеть, а ты сразу смотаешься.
Я кивнул. До этого все шло как по маслу. Никаких признаков тревоги или погони. Я бы удивился, если такие вещи в Вегасе случаются сплошь и рядом – тачки с безнадежно опаздывающими пассажирами отчаянно прорываются через взлетно-посадочную полосу и выбрасывают самоанцев с бешеными глазами, которые, размахивая загадочными холщовыми сумками, вскакивают в самолет в последнюю секунду и с ревом моторов взмывают вверх в восходящее солнце.
«Может и так, – подумал я. – Возможно, в Вегасе это самое обычное дело, как зубы почистить…»
Я заехал за фургон и затормозил, только чтобы он успел выпрыгнуть.
– И не позволяй этим свиньям над собой измываться, – проорал я ему вдогонку. – Помни, если у тебя будут напряги, ты всегда можешь послать телеграмму Правильным Людям.
Он усмехнулся.
– Ну да-а-а… Объясняя мою позицию. Какой-то говнюк однажды написал об этом поэму. Это, наверное, хороший совет, если у тебя дерьмо вместо мозгов.
И он махнул мне рукой на прощание.
– И тебе того же, – сказал я, трогаясь прочь.
Еще раньше я заметил разрыв в высоченном проволочном ограждении – и сейчас на малой скорости направил туда «Кита». Меня никто не преследовал. Я не мог этого понять. Глянул в зеркальце и увидел своего адвоката, карабкающегося в самолет… никакой борьбы… никаких скандалов… я промчался через ворота и растворился в утреннем потоке машин на Парадайз Роуд.
Я быстро свернул направо к Расселу, затем налево к Мэрилэнд Парквэй… и неожиданно, терзаемый похотливой анонимностью, проехал через кэмпус Университета Лас-Вегаса… никакого напряжения на этих лицах. Я остановился на красный свет и на мгновение потерялся в солнечном сиянии плоти на пешеходной дорожке: ласкающие взгляд выразительные бедра, красные мини-юбки, спелые молодые соски, блузы без рукавов, длинные светлые волосы, розовые губы и голубые глаза – все отличительные черты пугающе невинной культуры.
Я уж было собрался окончательно здесь зависнуть и начать страстно бормотать похабные заклинания: «Эй, Сладенькая, давай оторвемся вместе… Прыгай в этот охуенный «кадди», и мы помчимся прямо в мой номер во «Фламинго», накачаемся эфиром и устроим дикую животную оргию в моем частном, почковидном бассейне…»
«И мы как пить дать устроим», – думал я. Но к тому времени я проехал уже далеко по парквэю, сбавив скорость на левом повороте к Фламинго Роуд. Назад, в отель – критически надо всем поразмыслить. Было очевидно, как ни крути, что я нарывался, прямо-таки напрашивался на неприятности и подверг свою удачу еще большим испытаниям. Я нарушил все правила, по которым жил Лас-Вегас, – кинул местных, оскорбил туристов, затерроризировал служащих.
И сейчас, чувствовал я, остается лишь надеяться, что мы дошли с нашими выходками до такой крайности, что никто из тех, кто способен занести над нами карающий меч правосудия, просто не сможет во все это
Ментальность Лас-Вегаса настолько чудовищно атавистична, что зачастую настоящее крупное преступление остается незамеченным. Один из моих соседей недавно отсидел неделю в тюрьме Вегаса за «бродяжничество». Ему около двадцати: длинные волосы, джинсовая куртка, рюкзак – как с картинки сошедший
Во время путешествия из Чикаго в Лос-Анджелес ему стало вдруг любопытно посмотреть Лас-Вегас и он решился туда заехать. Просто проезжая мимо, слоняясь по улицам и рассматривая вывески на бульваре… Никакой спешки, да и к чему торопиться? Он стоял на углу рядом с «Цирк-Цирком», медитируя на разноцветный фонтан, когда рядом остановилась полицейская тачка.
Он и пикнуть не успел. Прямо в тюрьму. Никаких телефонных звонков, ни адвоката, ни обвинений. «Они запихнули меня в машину и отвезли в участок, – рассказывал он. – Завели в большую переполненную комнату и приказали снять до регистрации с себя всю одежду. Я стоял напротив высоченной стойки, в шесть футов наверное, за которой сидел легавый, смотревший на меня, как судья на еретика в средневековье.
В комнате было много людей. Может быть, около дюжины заключенных: вдвое больше легавых и около десятка женщин-полицейских. Ты должен был выйти на середину комнаты, выложить все из карманов, положить на стол и раздеться догола – и все на тебя глазели.