Страх. Как бросить вызов своим фобиям и победить

Эту процедуру, которую она назвала поиском ресурсов, мы повторили еще три раза. После «счастливого места» мне пришлось подумать о «наставнике» в моей жизни, а капсулы в это время продолжали жужжать. Мы со Свеньей заключили, что выбор мамы в качестве «наставника» может привести к лишним осложнениям (ведь я до сих пор о ней горевала), предполагалось, что ресурсы обеспечат только безусловно положительные мысли. Поэтому мы подумали о бабушке, папиной маме, которая умерла, когда мне было восемнадцать. Я представила ее у кухонного окна в ее домике в пригороде, она курит, выпуская дым через оконную сетку, вокруг рта и глаз морщинки. Блестящие стекла ее очков, яркие краски обивки дивана в гостиной, запах тайского бальзама и тонкие косточки, которые я чувствовала, когда ее обнимала. В руках у меня пульсировали капсулы. Глаза двигались туда-сюда за закрытыми веками. Я чувствовала, что меня любят. Я была в безопасности.

После «наставника» наступила очередь «защитника». Затем я выбрала «источник мудрости». Задача состояла в том, чтобы, когда настанет время справляться с навязчивыми негативными и травматическими воспоминаниями и чувствами, у меня были защитники.

Наконец, на третьем сеансе мы начали собственно ДПДГ. На этот раз капсулы использовались для «открытия» не только хороших, но и плохих воспоминаний. После того как я устроилась на маленькой кушетке в кабинете Свеньи, мы поговорили о том, с чего начать. В конце концов, мне было из чего выбирать. Этим утром Facebook напомнил мне, что сегодня – четвертая годовщина аварии на джипе, так что именно об этом случае я думала, о том, насколько близка была к смерти. Но в ходе нашего разговора мне стало ясно, что самой страшной фактически была авария на мамином «субару». Все, что я пережила раньше, эта последняя авария усугубила. Именно с ней были связаны самые сложные и негативные чувства, именно эти воспоминания мгновенно заставляли меня съезжать на обочину и плакать. Поэтому мы решили начать с нее.

Я держала в руках маленькие капсулы, и мы провозились несколько минут с настройками, чтобы получить нужный для меня ритм и интенсивность. Не слишком быстрый, не слишком медленный, не столь интенсивный, чтобы показаться навязчивым, но и не настолько слабый, чтобы я не заметила пульсации. Каким-то образом я поняла, когда мы достигли идеала.

Потом мы приступили к процедуре. Я закрыла глаза, и Свенья попросила меня рассказать историю об аварии, с самого начала до самого конца, пока в руках у меня пульсировали капсулы, а глаза двигались из стороны в сторону за закрытыми веками. Свенья делала записи.

Я постаралась вспомнить тот день как можно ярче. Я вспомнила, как мне днем не хотелось уходить из закусочной в Форт-Сент-Джоне, то неприятное чувство, от которого никак не могла отделаться, решение продолжить путь несмотря ни на что. Долгий вечер, темнеющее небо, то, как машина переваливает через большой холм, как я щурилась, чтобы разобрать, что там, на дороге впереди, ту глубокую «подушку» града… Потом машину начало мотать, я закричала «Только не это снова!» – и кувырок в канаву.

Я рассказала о том, как появились разные добрые самаритяне: сезонные рабочие на пути в Аляску, семья, которая меня подобрала. Я описала сюрреалистичную ночь в больнице (диснеевских героев, всю ночь глядевших на меня со стен), вплоть до того момента, как местная семья забрала меня из больницы и посадила на автобус до дома. Я старалась просто перечислить голые факты, но не те мрачные чувства, которые одолели меня в больничной палате: вина и стыд – я ведь погубила мамину машину, ужасное одиночество, когда я поняла, что папа в тот момент совершает круиз по Средиземному морю и недосягаем. Страх, что я, возможно, просто отвратительный водитель, ненадежный и опасный, и это уже не изменишь. И что я так и буду попадать в аварии, пока не погибну. Я спросила, нужно ли более подробно рассказывать об этом смятении чувств, но Свенья сказала, что вернется к ним позднее, если нужно будет еще до чего-нибудь докопаться.

После того как я рассказала эту историю, Свенья попросила меня проверить, есть ли какая-то реакция со стороны моего тела. Нет ли в нем напряжения или боли? Но я чувствовала, что по мере рассказа меня охватывает печаль и какая-то подавленность. Глаза щипало от слез, уголки рта опустились, плечи напряглись (Антонио Дамасио снова был прав: именно тело, физические реакции сообщили мне о моем настроении). Свенья снова дала мне капсулы и попросила сконцентрироваться на этих чувствах, что я и делала, пока снова не оказалась на грани слез, вспоминая ту мрачную ночь на покрытом пластиком матраце в детской палате, стыд, вину и сомнения, когда все казалось таким ужасным и невозможным – и неконтролируемым. Воспоминания были очень живыми. Как будто я снова очутилась там, снова была несчастной, снова не могла заснуть под осуждающим взглядом Покахонтас.