— Во! Куда ж без «но»! — потёр руки Насир. — Ты когда уже перейдёшь к той части, где будешь умолять меня остаться? Знаю я тебя, пёс литийский! Сначала — «уходи, ты нам не нужен», а потом — «Насир, ну пожалуйста, прошу тебя, мы ведь так много вместе пережили…».
Томаш помолчал, посмотрев на него тяжёлым взглядом.
— Ладно! — Насир шлёпнул ладонью по столу, и бутылка с разведённой тинктурой испуганно задрожала. — Вы же ещё решение не приняли? Так давайте обсудим. В конце концов, двенадцать миллионов на дороге не валяются. Так что рассказывайте. От нас и правда только фоточки с отчётом нужны?
Насир стоял у трапа и потягивал мазин, выпуская клубы тяжёлого сизого дыма. Звёзд над космодромом было не видно — яркие огни командных вышек и терминалов ослепляли небо, — но Насир с какой-то неутомимой жадностью разглядывал собравшуюся над кораблём темноту.
— Ну как? — спросил Томаш, спускаясь. — Есть кто на орбите?
— Сплошной елдыш на орбите! — крякнул Насир. — Пустота! А вот вчера, помню, разлетались.
Томаш встал рядом и сунул руки в карманы. Ветер обдал его вонючим дымом из мазина.
— Странная, конечно, история с этой Айшей получается, — сказал Томаш. — Приспичило ей, понимаешь. Война же идёт. А если и не идёт, то скоро начнётся. Но деньги у меня заканчиваются, на космодроме вечно не проторчишь. А без денег нам тут с Ладой житья не будет. Так — хоть какой-то шанс.
— Остаётся главный вопрос, — зевнул Насир, — почему в это должен ввязываться я?
— Не ввязывайся. Я же не могу тебя заставить.
Томаш посмотрел на здания космодрома, которые переливались сигнальными огнями так, словно ожидалось прибытие целой флотилии кораблей — но никто не взлетал и не садился.
— Мутный ты какой-то сегодня! Я уж думал, сейчас как раз к слезливым мольбам перейдёшь.
— А что, это поможет?
Насир пробормотал что-то себе под нос.
В отличие от Томаша, он раньше летал на коммерческих бакарийских кораблях — однако, начав карьеру с должности второго пилота, закончил её во всевозможных чёрных списках, которые только есть на Бакаре. Это, разумеется, ставило крест на дальнейших полётах. Сам Насир не особенно любил распространяться о своём прошлом, хотя пару раз, налакавшись тинктурой, обмолвился, что не сходился, адыр его елдыш, характерами со своим бдительным руководством. Учитывая страстную любовь Насира посылать всех по малейшему поводу к херзац матерах, Томаша это ничуть не удивляло.
— Ты же знаешь, — сказал Насир, — я, кроме как летать, ничего толком не умею, а сейчас не до полётов, конечно. Но ваша затея мне не нравится. Что на этом грузовозе могло произойти — один елдыш знает! Как он вообще за пределами сектора оказался? Чего десять лет делал? Почему обратно повернул?
— Да всё, что угодно может быть. Гравитация, например. Притянуло его обратно. Или искусственный интеллект дал сбой.
— А если он ещё раз, как ты говоришь, даст сбой? Нас там не раскидает по всей галактике?
— Я же говорил. Чуть что не так — сразу возвращаемся. Риски определённые есть, конечно, но когда у нас без рисков было?
Насир несколько раз кивнул и присосался к трубке.
— Ты сам-то этой шармуте веришь? — спросил он сквозь дым.
— В смысле?
— На кой елдыш мы ей сдались? За такие деньжищи могла бы целую экспедицию снарядить вместо того, чтобы нанимать трёх алкоголиков на консервной банке.
— Одного алкоголика, — поправил Томаш. — И двух сочувствующих ему товарищей.
— Херзац тебя!
— Вообще ты всё правильно говоришь, только я ответы на эти вопросы не знаю. Может, не согласился никто. Она мне сказала, что организовать вылет гражданского бакарийского корабля сейчас не в состоянии, а нас выпустят, вроде как репатриация получается. Правда, я этой ерунде не верю ни разу. Тут каждый день, — Томаш прищурился, глядя на небо, — целый рой блох этих летает.
— А в чём дело тогда? На кой мы ей сдались?
— Не согласился больше никто.
— Даже за двенадцать миллионов?
Томаш не ответил. Насир выдохнул через ноздри искристый дым.
— Слушай, — сказал он, — а вдруг там другое что, а не этот елдыш потерянный?
— Что, например?
Насир пожал плечами.
— Я пока проблем особых не вижу, — сказал Томаш. — Прилетим, улетим. Стыковаться — это уже программа максимум. Мотаться на такое расстояние опасно, конечно, но нас вроде это раньше не останавливало.
— Нас это раньше не останавливало, потому что раньше всего этого херзаца не было! — Насир погрозил в небо трубкой. — Да ты бы и раньше на такое не согласился, если бы мы здесь не застряли.
— Ты чего от меня хочешь? — застонал Томаш. — Душераздирающих признаний? Да, не согласился бы. Но то было раньше. А сейчас — мы здесь.
Вдалеке, у горизонта, поднимался в небо фиолетовый свет — зарево громадного, тонущего в чаду города.
— Короче, решай, — сказал Томаш.
Они долго молчали. Насир курил мазин, и лицо его окутывал густой дым, который переливался ядовитыми цветами, как смог у горизонта.
— Интересно, конечно, херзац его так! Потерянный на десять лет грузовоз, тайны, интриги и двенадцать лямов… Прилетим и улетим, говоришь?
— Ага.
Насир окинул взглядом опущенный трап корабля.