Страна Икс

А потом посыпались гонорары, пошли концерты на стадионах, полезли эти пятнадцатилетние крашеные сифилитички, наркота, продажные телевизионщики, просящие заменить вот такие-то слова в куплете на такие-то, позорное выступление «в поддержку демократии» на Красной площади, брудершафт с пьяным в стельку Станкевичем... или Шахраем?. нет, всё-таки Станкевичем... все они на одно лицо... пробы ставить некуда...

Он начинал нагуливать жирок от сытой жизни, и Агнешка звала его «Пузан». Хватала за кожу на боках и говорила: «Ого, какие соцнакопления! Так у меня всегда папа говорил». Папа у неё был кандидат каких-то наук...

Он откупался от Агнешки контрамарками — она проводила на концерты чуть не полкурса. Потом просто подкидывал ей денег. Потом она переехала на квартиру к каким-то родственникам. Там он уже ни разу не был. Тогда уже было не до неё. Тогда его пыталась взять в оборот эта самая Эльвира. Он у неё был вроде стартовой площадки, ступеньки на пути наверх — после него она накинулась уже на Цоя. Хотя нет, Цой уже разбился... Тогда кто же? Курехин? Нет, Курехин тоже умер... Нет, погоди, не умер еще... Курехин умер уже после того, как стал лимоновцем. А тогда точно ещё никакой лимоновской партии не было... Тьфу, чёрт!

Впереди привычным жестом гнал к обочине машину гаишник. Ну что, узнает звезду эстрады или и этому баксы придется всучивать?..

На похоронах страшно постаревшая, почерневшая Агнешкина мать смотрела на него глазами, полными ненависти. Она всегда ненавидела его. Вернее, боялась. Запрещала Агнешке встречаться с ним — тогда, давно. Боялась его, страшного, волосатого рок-неформала. Мать у Агнешки тоже была кандидат каких-то наук... Агнешка скрывала от матери их связь... До конца или нет? Он не помнил. Или не знал. Он вспомнил, как ещё на Юго-Западе мать устроила Агнешке дикую сцену всего лишь за невинный совместный поход в театр...

Отца Агнешки он никогда не видел. Только дома у неё увидел его фотографии. Солидный мужчина в двубортном пиджаке. Солидный мужчина в двубортном пиджаке в окружении студентов. Грузный мужчина в майке среди грядок на дачном участке. Юля шепотом рассказала, что Аг нешкин отец не выдержал вала реформ в конце девяностых, остался без работы, запил, спился, умер от инфаркта...

Пока ехали к кладбищу, он озирался вокруг и поражался нищете и запустению. Это был другой мир, это была другая страна. Ничего похожего на Москву. Убожество на убожестве. Нищий на нищем. Полуобвалившиеся, покосившиеся дома. Безвкусные вывески казино — видимо, как раз под эстетические стандарты местной братвы. Тощие и чудовищно раскрашенные проститутки на центральной улице — явно дешевые и явно не пользующиеся спросом. Голодные худые мальчишки, кто с завистью, кто с ненавистью провожающие взглядом его «мерседес»...

На кладбище была толпа народа. Оказывается, Агнешку любили. Оказывается, у нее было много подруг среди преподавателей педа (редкий случай!), оказывается, за ней ухаживали многие мужчины, оказывается, она была любимицей у студентов... Вот, ёлки-палки, живешь в этом эстрадном гадюшнике — и не знаешь, что такое ещё бывает!

На кладбище его узнали, заахали, заохали, защелкали фотоаппаратами, какая-то смазливая дурочка полезла за автографом.

Агнешкина мать посмотрела на него так, словно это не цирроз, а он лично убил ее дочь.

— Совесть у тебя есть?! — рявкнул он на дурочку, жаждавшую автографа. — Тут же похороны, а не концерт!

Девушка разревелась. Он смутился.

— Ладно, — сказал он, поворачивая дурочку к себе. — Как тебя зовут-то?

— Лена...

«На добрую память Леночке. Слушай мою музыку!» — привычно написал он на протянутом блокноте и расписался. Потом привлек к себе плачущую девушку, поцеловал в волосы (пусть подружки умрут от зависти!) и тихо, но жестко сказал:

— В следующий раз думай, где и у кого автографы брать, дура!

Лена глянула на него испуганно, шарахнулась, полезла сквозь толпу в задние ряды.

Он бросил в свой черед комок глины на гроб.

Пролез к матери Агнешки. Протянул ей пачку баксов.

Мать обожгла его взглядом.

— Возьмите, — сказал он тихо. — Не обижайте меня. Вам же нужно.

Мать молча отвернулась.

— Я передам, — еле слышно сказала Юля, забирая пачку. — Не беспокойся, она возьмет.

На поминки он не остался.

Он уже разворачивался во дворе Агнешкиного дома, когда из подъезда выскочила Юля.

— Стас! Погоди! — крикнула она.

Он притормозил и открыл дверцу.

— Подожди, — повторила Юля, подбегая.

В руках у нее был большой конверт плотной бумаги. На конверте было написано крупно фломастером «Юле Савиной». Конверт был аккуратно заклеен скотчем и неровно разорван.

— Подожди минутку, Стас. Тут кое-что твоё, тебе.

Юля вытащила из большого пакета такой же поменьше, что-то переложила из него в большой, что-то, наоборот, из большого в маленький.

— Всё. Прощай, Стас.

— Угу, — буркнул Стас, забрасывая конверт на заднее сиденье. Ему было сейчас не до того: пока он на пять минут заходил в дом (запить водой стимуляторы), какая-то сволочь сняла с «мерседеса» дворники и сорвала фирменный знак с радиатора.