Страна Икс

Говорят, какие-то анархисты (во главе с неким Василивецким) захватили Музей революции, где в качестве экспоната сохранилась печка-«буржуйка», забаррикадировались там и отражают все попытки их оттуда выбить. Пока еще они топят «буржуйку» 50- и 100-рублевыми банкнотами (которые этот Василивецкий принес с собой). Считается, что их хватит еще дня на 2-3, а затем анархисты угрожают начать топить экспонатами музея.

У меня пока тепло: топлю печку, лес беру с ближайшего поезда с лесом, застрявшего на железной дороге. Слушаю радио, используя приёмник-передатчик, снятый с вертолета (у нас тут в окрестностях несколько штук упало: замерзли двигатели). Вообще, я снял с вертолета много полезных вещей: гироскоп, горючее (у меня дома оно отмерзло и очень помогает: обольёшь им насквозь промерзшие доски — горят как сухой дерн), парашютный шелк (шью из него потихоньку куртку-зюйдвестку), тяжёлый авиационный пулемёт с боезапасом.

Ну всё, закругляюсь: пришли соседи за мной и моим пулемётом: крысы опять пошли на нас со стороны Люберец. (Пятый раз за последние трое суток — настырные, сволочи!) Ну, ничего, у нас отрыты три линии обороны — думаю, отобьёмся.

Целую тебя, твой Котик. 2.2.91.»

Стас выронил листки на пол, механически включил чайник и обалдело посмотрел перед собой.

Неужели все это было? Неужели он это писал? Неужели в феврале девяносто первого была такая холодная зима? Про крыс с волками — это, понятно, стёб, это он издевался над газетами и над этим козлом... как его... Коржаков?.. Бардаков?.. а, Кабаков!.. или его тогда ещё не напечатали?.. но неужели он, Стас, это всё написал?

Да, теперь он таких писем не пишет. И никаких. Теперь письма пишет менеджер. А он подписывает. «Уважаемый господин такой-то! Напоминаем Вам, что по условиям контракта, заключенного с Вашей фирмой...» Тьфу, мать!

А это что?

Стас нагнулся и поднял с пола две сложенные бумажки в клеточку, густо исписанные круглым крупным почти детским почерком девочки-отличницы.

«Милый Стас», — увидел он на первом листке. И рука у него задрожала.

«Милый Стас, мне очень стыдно за такой пошлый жест, как подобное письмецо, но просто сказать я ничего не сумею и просто я стесняюсь, вобщем. Так, конечно, тоже унижение, но уж я и так настолько позорно себя веду, что мне должно быть уже все равно, поздно уже спохватываться.