Чупахин про себя чертыхнулся: «Вот ведь сука, все до цента высчитал». Вспомнился ему эпизод из романа Пикуля «Баязет», когда поручик Карабанов требовал от чиновника в Игдыре выдать ему денежное довольствие на гарнизон, и что он услышал в ответ: «Молодой человек, мне обычно платят по восьми процентов с общей суммы. Но вы, казаки, – мужичье ведь упрямое: с вас я беру меньше. Однако меньше пяти процентов брать все-таки не намерен». Господи, уж больше ста лет прошло, а ничего не меняется, только проценты растут.
Но уговор есть уговор.
– Да, все в порядке.
Майор протянул ему журнал и ручку.
– Распишитесь, где галочка.
Чупахин расписался в журнале за положенные ему восемьдесят девять долларов США и, не прощаясь, вышел. Наверное, потерявшая девственность с нелюбимым человеком девушка чувствует то же.
Чупахин пришел домой, бросил доллары на трюмо, налил водки, выпил, и было ему гадко – получил копейки, а ощущение, что обгадился на миллион.
Казус Уточкина
Поезд метро с гулом выскочил из темного тоннеля на залитую светом станцию и со скрипом затормозил. Голос бесполого существа объявил: «Станция “Комсомольская”». Поезд дернулся и застыл, двери с шипеньем открылись. Сергей Уточкин вышел на перрон и характерным жестом левой руки высвободил часы из-под рукава пиджака. Стрелки показывали 23.40, до отправления «Красной стрелы» оставалось 15 минут. Нужно было поторапливаться.
Уточкин выскочил из метро на площадь трех вокзалов и быстрым шагом направился в сторону Ленинградского.
Несмотря на позднее время, в здании вокзала было не протолкнуться. В нос ударил фирменный вокзальный запах, перепутать который ни с каким другим невозможно. Проскочив рамку детектора, он вышел на перрон, у вагона его уже поджидали трое немолодых мужчин. Мелькнула мысль: «Как беспощадно время, а ведь еще совсем недавно эрекция беспокоила чаще, чем новости».
Бывшие военморы направлялись в Питер на празднование тридцатипятилетия выпуска из училища.
– Серега, ну ты даешь! Так и опоздать недолго.
Проводница в красном берете бесцеремонно напирала.
– Занимаем места, отправление через минуту!
Пока рассаживались в купе, поезд тронулся. Не откладывая в долгий ящик, стали метать на стол и переодеваться. Все делали организованно, по военно-морскому, и уже через десять минут за столом сидели четверо однокашников, выпускников ВВМУ им. Фрунзе 1981 года – Леня Балдахинов, Саша Мокров, Витя Шилов и Сергей Уточкин.
Стол был накрыт просто, но обильно, ложиться спать никто не собирался.
Дверь отъехала в сторону, в купе заглянула проводница.
– Чай заказывать будете?
– Нет, нет, а вот четыре стаканчика будьте любезны.
Без стаканов сервировка выглядела незавершенной. Хозяйка вагона принесла стаканы профессиональным хватом – засунув пальцы внутрь стаканов – и со звоном водрузила их на середину стола.
– Мальчики, если что, обращайтесь.
Витя Шилов еле сдерживал смех.
– За мальчиков отдельное спасибо.
Было забавно, скоро шестой десяток на размене, а поди ж ты – мальчики.
С появлением стаканов жизнь вокруг стола забурлила. Леня Балдахинов отработанным движением свинтил голову «Русскому стандарту» и неуловимым полетом руки заполнил стаканы на треть.
Серега Уточкин, зная слабости некоторых товарищей, решил сразу обозначить красную черту.
– Мужики, только без политики!
Его дружно поддержали:
– Да боже упаси, она уже в телевизоре достала, сил нет.
Саша Мокров взял стакан и, узурпировав обязанности тамады, озвучил первый тост:
– Ну, за встречу!
Наскоро закусив, налили по второй. Мокров поднял стакан:
– Между первой и второй промежуток небольшой! Ну, за то, что правильно живем!
После второй закусывали основательней. Витя Шилов, отрывая крылышко от жареной курицы, нарушил затянувшуюся паузу:
– Давненько я в Ленинграде не был. Интересно, как там Система?
Уточкину подумалось: «Все-таки человек существо подсознательно протестное. Раньше, когда город назывался в честь вождя революции, все говорили “Питер”, а теперь, когда он называется Санкт-Петербург, многие говорят “Ленинград”», – а вслух произнес:
– Никакая это уже не Система. Теперь это институт Петра Великого.
Мокров подбирался к главному тосту каждого моряцкого застолья и скомандовал Балдахинову:
– Леня, разливай по третьей.
– Ну, за тех, кто в море!
Его дружно поддержали и выпили до дна.
Обязательная часть застолья была закончена и непринужденно перетекла в произвольную.
– Мужики, а помните Раю с креманками из «Кортика»?
– А как электрокар на овощебазе в кислой капусте утопили?
– А практику на крейсере – «Зема фаза есть?»
Мокров отреагировал:
– Ну, за Систему!
Взрослые, состоявшиеся мужики вмиг превратились в восемнадцатилетних пацанов и ухохатывались до слез, вспоминая жизнь в Системе. Долго еще звучало: «А помнишь?..» – а вспомнить им было что.
Наступила глубокая ночь, в темном окне мелькали огоньки, в соседних купе пассажиры перешли в четвертую стадию медленного сна с преобладанием дельта-колебаний, растрепанная проводница в домашнем халате и пушистых тапочках попросила угомониться.
Выпито было уже немало, но с собой еще было.