Страна, о которой знали все

Гаранин не шевелился — то, что ему пришлось о себе узнать, выглядело страшнее бесновавшегося за спиной чудовища. Безапелляционный холодок жестких истин льдистой иголочкой занозил сердце, и Гаранин, супермен, удачник, жесткий рыцарь НТР, почувствовал, что сейчас заплачет — дорога вела в никуда, да и была ли это его дорога? Он больше не был здесь, в подземелье, ни слушателем, ни наблюдателем, он должен был стать участником не игры — схватки, — что бы ни ждало впереди.

Он обернулся, когда услышал хохот — смеялся Второй, взахлеб, самозабвенно, скаля страшные клыки:

— Ну что, старшенький, слопал? Сколько веков тебе талдычу, болвану, а ты уперся…

Третий смирно похрапывал.

— Почему не спишь? — взревел Первый.

— Бессонница, — издевательски хохотал Второй. — Голубчик, неужели я тебя не успел изучить за время нашей славной жизни? Микстурку твою, ты уж извини, я не глотал, в пасти подержал, а там и выплюнул. Ну что, будем подводить итоги?

— Никаких итогов! Я вам покажу итоги! — орал Первый. — Эй, шантрапа, сюда!

В зал табуном вбежали лешие и остановились в почтительном отдалении.

— Убрать отсюда этого недоноска! — ревел Первый. — Немедленно снять наговор с его тачки, сунуть за руль — и пусть катит без передышки до своего Крутоярска!

— Не поеду, — отрезал Гаранин.

— Нет, вы посмотрите на этого наглого щенка: не унес еще ноги, а смеет тявкать! Убирайся, пока цел, пока я не передумал, вали в свой Крутоярск и живи по вашим законам, если уж не подходят мои!

«Вот оно что, — подумал Гаранин. — Все-таки в Крутоярск. Притворная ярость, хитрая ловушка… и кто знает, что еще у него в запасе, кроме растаявшего чародейного зеркала, какие инструменты припас для «донора»? Что еще приготовил, чтобы правдами и неправдами урвать все же кусочек твоей души и еще тысячу лет копить в смрадном подземелье злобу на человечество? Не все ошибки поздно исправлять… Но главное даже не это: может ведь найтись и другой, не столь щепетильный или попросту трус… Вот главное: Змей не должен жить!»

— Едешь?

— Нет, — сказал Гаранин, и ему показалось, что в глазах Второго мелькнуло одобрение.

— Вышвырнуть придурка!

Лешие без особого воодушевления тесной кучкой засеменили к Гаранину. Видимо, здесь, в подземелье, их чары не действовали. Что ж, хорошо — о современных разновидностях рукопашного боя они и понятия не имеют. Р-раз — и один, раскорячившись, заскользил на спине по гладкому полу, вмазался в стену. Мелькнул в воздухе допотопный кистень-гасило — Гаранин, приняв стойку «дикая кошка», успел его отбить, дернул лешего за руку мимо себя и ударил ребром ладони по затылку. Захват, коленом в скулу — третий отлетел и шустро уполз за колонну. Змей исходил криком, но лешачки не горели желанием продолжать схватку и с места не сдвинулись.

Гаранин прыгнул к стене, рванул за рукоять длинный широкий меч, показавшийся наиболее подходящим. Меч неожиданно легко выскочил из державок, он был тяжелый и острый, даже на вид. Гаранин взмахнул им, примеряясь, лезвие крест-накрест рассекло спертый воздух подземелья. По углам похныкивали от страха лешие.

— Ах, вот как? — разочарованно протянул Первый. — Ну, это дело знакомое, чего уж там. Не понял своей выгоды, пропадай, дурашка. Будут тебе цветочки не под окном, а на могилке…

Змей прянул со своего возвышения, расправил крылья, прочертив их концами борозды в грудах золота; горели холодным светом глаза, скоргочущий вой несся под сводами подземелья. Злой мощью тела управлял он один, Первый, другие головы не имели уже своей воли, как, должно быть, всегда бывало в таких случаях, и Гаранин видел, что, несмотря на старость, Змей остается сильным и опасным противником. «Где же пламя?» — подумал он с отстраненным любопытством и присмотрел на стене длинное копье — чтобы кинуть издали, не подпустить близко.

Пламени, слава богу, не было, но в лицо ударила жаркая волна раскаленного воздуха — как на аэродроме, когда рядом свистит направленное в твою сторону сопло самолета.

Змей надвигался, щерились пасти, брякали когти по полу. Гаранин ждал, стиснув червленую рукоять меча. Страха не было…

…Все, кто жил в квартирах, выходящих на восточную, рассветную, сторону, прилипли к окнам. Знакомый тусклый асфальт, вечно припорошенный пылью… исчез! Вместо него лежал ковер из цветов. Теплым оранжевым светом пламенели жарки, таежные тюльпаны, упруго мохнатились георгины, разноцветно подмигивали анютины глазки. Над улицей вставало розово-золотое солнце, Вета смотрела с балкона и не верила: белые гладиолусы, голубые колокольчики, пурпурные кисти кипрея, сирень, альпийские маки и какие-то совсем диковинные заморские цветы…

Никто ничего не понимал, утро было ясное и чистое, а цветы, нежные и гордые, полыхали небывалой радугой, и их не осмеливались тронуть, задеть. Даже лихие водители желтых «Магирусов», не испытывавшие ровным счетом никакого почтения к инспекторам ГАИ, тормозили и вспоминали ближайший объезд.

ПЛАНЕТА ПО ИМЕНИ АРТЕМОВ