Страна поднимается

Подтянув повыше одеяло, Лиеу хорошенько укрыла Тхе. Вот уже два месяца мается он тяжким недугом. А началось все, когда Тхе пошел по делу в Баланг. Оступившись на тропе, он пропорол себе бамбуковым колом колено. Сперва вроде вышло немного крови, и рана затянулась. Он даже сам доковылял обратно до поля Нупа. Но потом колено начало распухать все сильнее, и нога стала толстой, как деревянная свая под домом. Душа его не принимала ни риса, ни овощей, ни кукурузы. Свекровь совсем перестала ходить в поле; только знай сидела при нем. Глаза его глубоко ввалились, кожа на щеках истончилась. По ночам он бредил. Однажды в бреду он стал кричать и опомнился от робкого прикосновенья дрожащей ладони. Он открыл глаза: над ним склонилась матушка Нупа, слезинки из ее глаз падали прямо ему на лицо.

— Очень больно, да, сынок? — спросила она.

Он покачал головой:

— Нет, мама, не больно…

И закрыл глаза. С тех пор он больше не приходил в сознание. Нуп не пошел по делам ни в Дета, ни в Конгма; он поднялся повыше в горы, ища в дуплах диких пчел — ему нужен был мед. От пчелиных укусов у него опухли лицо и руки. Зато он вернулся с медом; но Тхе не стал есть и меда. Проглотил только самую малость беловатого соку из зеленых початков. Нуп отнес его в шалаш на поле — там под боком росла кукуруза и было вдоволь мягких молодых початков. Но дней через десять кукуруза на этой делянке начала созревать, зерна ее отвердели. И Нуп перенес Тхе на другое поле, где початки только еще наливались.

Оставив больного на попечение матери и Лиеу, Нуп взял тесак и поднялся к самой вершине Тьылэй за целебными листьями. Он принес заветные листья и приложил примочку к раненому колену Тхе. Старая мать Нупа выносила Тхе из шалаша по нужде.

Но все равно дело не шло на поправку. Больной не открывал глаз, не говорил ни слова.

— Тхе! — окликала его мать Нупа. — Ты слышишь меня?

Потом, взяв его за руку, плакала в голос:

— Эй, Нуп! Неужто он не выживет?.. Почему ты не хочешь принести жертву небу да помолиться за нашего Тхе? Нет. ты не любишь его, Нуп! Не жалеешь…

Само собою, не в том было дело. Нуп любил и жалел брата Тхе всем сердцем. С того самого дня, как он объявился здесь, дела пошли в гору, а главное — бить француза стали крепко. Поговорить ли с народом в окрестных деревнях, увести ли людей с обжитых мест, где враг спалил дома, удержать ли старого Па от бессмысленной схватки с карателями — во всем, всегда подавал Тхе совет и помощь… Лиеу вон выросла — и тут заслуга Тхе… Если он умрет, ох как будет трудно! Чего только Нуп не делал, чтоб вылечить Тхе. Услышит от кого про целебные листья да травы или про снадобья из какой полезной твари — тотчас идет добывать их хоть за тридевять земель. Вернется и давай готовить зелья, припарки… Только когда дядюшка Шунг сказал: надо бы принести жертву да помолиться небу, оно и отведет недуг, Нуп, покачав головой, отказался наотрез. Не сам ли Тхе раз пять втолковывал ему: «Запомни, человек, если уж стал «товарищем», ни в какое небо верить не должен. «Товарищ» — он знает: во всех бедах людских повинно вовсе не небо, тут виноваты французы да богачи-мироеды».

Нуп тоже верил этому. Ведь так говорила Партия. Он перестал поклоняться небу. Мать, видя, что он не желает больше молиться, и сама стала реже взывать к небесам. Но теперь, когда с Тхе случилась беда, она снова подумала о небесной благодати.

— Нет, — говорила она, — без этого не обойтись. Вон как небо-то ополчилось против Тхе. Надо, слышишь, Нуп, надо принести жертву небу, помолиться.

Но сын не слушал ее. Мать плакала. Нуп хмурился.

— Мама, — говорил он, — не плачьте. У меня у самого душа изболелась.

Он обнимал руками колени, ронял голову и покрепче закусывал губу — не то мать увидит, что и он тоже плачет. Чего только ни делал он, чего ни перепробовал — все напрасно. Неужто теперь сидеть сложа руки и ждать, пока Тхе умрет? А может, попробовать — учинить жертвоприношение, помолиться? Вдруг повезет… Он поднял голову:

— Ступайте, мама, ловить курицу. Как стемнеет, совершим закланье, помолимся небу за брата Тхе.

Жертвоприношение свершилось, отзвучали молитвы, но больному не полегчало. Мать твердила: нужно молиться снова. Тут уж Нуп уперся. Он стыдился содеянного. Оправится Тхе и осудит его. А вдруг он умрет? Может, все-таки помолиться еще раз? Нет, ни за что.

…Но вот в один прекрасный день Тхе открыл глаза.

— Ага, — возрадовался старый Шунг, — молитва-то помогла.

— Кто молился за меня? — спросил Тхе.

— Кто… Нуп и молился.

«Эге, — решил Нуп, — теперь мне нагорит». Но Тхе лишь посмеялся и не сказал ни слова.

Земляки приносили брату Тхе куриные яйца — нет ничего полезнее для хворого человека. Корзина, стоявшая в изголовье, наполнилась ими до краев. Вечерами приходили к нему парень и девушка или женщина помоложе и всю ночь развлекали его разговором, пели ему песни. Случалось, певала больному и Лиеу: