Страна поднимается

Посреди толпы стоит Нуп. Вокруг него теснятся пятьдесят парней и десять старцев в набедренных повязках — у всех самострелы, за спиною колчаны. Блестят пятьдесят секир, краснеют шестьдесят щитов, цветом своим схожих с засохшею кровью. Припекает солнце.

Минувшей ночью Нуп еще был в Дета. От прибежавшего туда Туна он узнал: дядюшка Па ведет парней в поход на Харо. Он шел, не останавливаясь, всю ночь, и вот он здесь. Неведомо откуда нахлынувшая усталость вдруг стиснула грудь. Казалось, не вздохнуть ему, не перевести дух, не вымолвить ни слова. Пот ручьями течет по лбу, по груди, одежда вся взмокла. С трудом обвел он глазами толпу. От утомленья веки налились свинцовой тяжестью и закрываются сами собой.

Старый Па, стоявший впереди всех, оглядел тесно сгрудившихся парией, потом поднял голову и посмотрел на Нупа.

— А ты, брат Нуп, — спрашивает он, — пойдешь с людьми Конгхоа на деревню Харо? Если откажешься, мы — нас шестьдесят человек — все равно пойдем, сами. Шестьдесят нар этих ног не дрогнут от страха, шестьдесят пар этих рук не промахнутся, стреляя в людей Харо. Лишь тогда уляжется наш гнев… Значит, ты не пойдешь? Если теперь не выступим мы в поход, никогда не одолеть нам француза!

Нуп по-прежнему молчит.

В толпе поднимается шум. Тун, протиснувшись сквозь плотное кольцо людей, подходит и становится рядом с Нупом.

— Так что же, Нуп, — снова спрашивает старый Па, — идешь ты или нет?.. Перед тобой шестьдесят человек — мы уходим.

Он оборачивается к стоящим позади париям:

— Ну-ка, парни, наполнить колчаны! Старики пойдут впереди, а вы — за ними. Все, выступаем!

Тун дергает Нупа за руку и заглядывает в лицо. Усталые глаза Пуна оживают, в них появляется блеск. Он поднимает руку и громко говорит:

— Дядюшка Па! Я иду с вами!..

Все вдруг умолкают. Положишь мотыгу в огонь, она раскалится докрасна; бросишь потом ее в воду — запузы-рится, зашипит и тотчас умолкнет. Вот так же вдруг и Нуп остыл.

— Куда ни пойдете вы, мои земляки, — продолжает он, — я, партиец, должен идти с вами. Должен идти, куда скажет деревня… Но теперь, перед походом, и вы должны выслушать меня.

— Говори, — отвечает старый Па.

Нуп поднимает руку и указывает ею прямо перед собой. Шестьдесят человек — весь отряд — поворачиваются туда. Там, впереди, у бамбукового водовода стоят старухи, женщины, дети и, обняв друг дружку, горько рыдают.

— Почему они плачут? — спрашивает Нуп.

— Эти-то… — говорит старый Па. — Недостойные матери, жены и дети мужчин Конгхоа. Боятся, как бы кто из нас не погиб в походе.

— Нет, — качает головой Нуп, — это не так! Сколько раз мы ходили на француза, отчего тогда никто из них не плакал?

Старый Па ничего не отвечает. Все умолкают. Нуп снова оглядывается вокруг. Он выпускает руку Туна из своей ладони. Усталости, волнения как не бывало. Он опять полон сил. Да, он знает, разговор предстоит нелегкий. Однажды и сам он, командуя ополченцами в схватке с французом и увидав, как люди Харо плетками хлещут созревший рис на полях Конгхоа, губят урожай, — и сам он прицелился в них из самострела, но, подумав, стрелять не стал. Тхе незадолго до того говорил ему: не думай, сразить стрелой человека из Харо — вовсе не то же самое, что поразить врага. И Нуп запретил тогда ополченцам убивать людей Харо. Он повел свой отряд в обход — на француза…

— Когда мы бьемся с французом, — опять говорит Нуп, — отцы и матери наши не плачут, жены и дети не проливают слез. Да и зачем им плакать. Француз вторгся к нам, чтоб захватить нашу страну, мы должны разбить и изгнать его. Пусть мы рискуем жизнью, но ведь иначе не жить ни старикам нашим, ни женам, ни детям. А биться с людьми Харо… Откуда они, из каких краев? Да они наши земляки и соплеменники! Им живется так же тяжело, как и нам. И с них тоже француз дерет три шкуры. Нет, им будет потяжелее. Разве люди из Конгхоа, когда два года назад француз согнал и их, и народ Харо в «новую» деревню, сами не убедились в этом? Зачем мы пойдем убивать их? Да, есть в Харо люди, заслужившие смертную кару. Эти выродки пошли на службу к французу ради чипов и подачек, вроде ублюдка Тю Ру из Део. Народ Харо и сам ненавидит их. Так верно ли будет перебить без разбора всю деревню Харо — бедняков и бедолаг? Нет, говорю я!..

Нуп встречается взглядом с Типом. Тот, украдкой выбравшись из толпы, спускается к ручью. Старый Па — он по-прежнему стоит впереди всех — отвечает:

— Если не покончим с Харо, никогда нам не победить француза. В Харо все известно: где поставили мы деревню, сколько у нас народу…

— Вы, дядюшка, кругом не правы, — говорит Нуп. — Чем глубже увязаем мы в распрях с Харо, тем труднее будет одолеть француза. Люди Харо и вовсе перекинутся к французу. У него сил прибавится, а у нас — убудет. Вот когда перестанем мы ненавидеть людей Харо, научимся жалеть и любить их, говорить с ними, да так, чтоб они поняли нас, тогда и народ Харо возлюбит нас, людей Конгхоа, пойдет за нами, и сообща мы угробим француза.

Стоит мертвая тишина. Нуп окликает одну из женщин:

— Тетушка Ан! Скажите, тетушка, где ваш сын?