Утопая в штанах, Карик сделал несколько шагов, но споткнулся и упал. Хорошо, что он успел во-время поднять руку, в которой держал профессора, а то бы, наверное, потерял или раздавил Ивана Гермогеновича.
— А ты подверни брюки, — посоветовала Валя, помогая брату подняться и справиться со штанами.
Карик так и сделал.
Ребята вышли на дорогу.
Был уже вечер, когда Карик и Валя вошли в темные улицы города.
В окнах домов светились желтые огоньки.
Улицы были пустынны.
Где-то далеко впереди кричали ребята. Должно быть, играли в лапту или в футбол.
Карик увидел вдали деревья сада «Второй пятилетки».
— Ну, вот, мы скоро и дома! — весело сказал он.
Но лишь только ребята прошли несколько шагов, как из-под ворот какого-то дома выскочила лохматая собачонка с оборванным ухом. Задыхаясь от лая, она набросилась на Карика и Валю, норовя схватить их за пятки.
Карик запустил в нее камнем, и ребята побежали.
Собачонка отстала.
Карик бежал, поддерживая одной рукой сползающие штаны и высоко поднимая над головой другую руку, в которой был зажат лист подорожника с профессором.
Валя еле поспевала за Кариком.
И вдруг перед ними выросла целая толпа мальчишек.
Карик и Валя остановились.
Мальчишки тоже.
— Ну-ка, пропустите нас! — нахмурился Карик.
— А вы откуда?
— А вам не все равно?
— Ясно — не все равно, У нас тут на огороде два чучела пропало — одно в рубахе, другое в штанах.
— Ну так что?
— А то!
Мальчишки засмеялись.
— Эй, ребята, — крикнул один из них, — тащи их на огород, пускай ворон пугают!
— А ну, суньтесь!
Карик поднял руку с профессором высоко над головой, вытаращил глаза, и страшным голосом закричал:
— Микро-гасте-е-ер не-мо-о-р-р-у-у-м!
Ребята шарахнулись.
— Сумасшедшие! — испуганно сказал кто-то в толпе.
Карик затопал ногами и закричал еще громче:
— Ка-р-р-рабу-ус… Корр-ри-кса. Тр-риун-гу-ли-на.
Налетая друг на друга, мальчишки кинулись врассыпную.
Улица опустела.
В темноте замелькали белые пятна рубашек, справа и слева захлопали калитки.
— А все-таки биология нам пригодилась, — сказал Карик, отдуваясь, — только давай бежим скорее, чтобы больше никого не встретить… Должно быть, мы и в самом деле на чучел похожи.
Карик и Валя помчались так, что в ушах у них засвистел ветер.
Дома, переулки, улицы, углы, сады — все это мелькало мимо, точно в кино.
Но вот и знакомые зеленые ворота.
Ребята с разбегу влетели во двор и остановились, тяжело переводя дыхание.
Во дворе было пусто.
Ребята подняли головы.
Они увидели во втором этаже освещенное окно и за окном, у стола — маму.
Перегоняя друг друга, Карик и Валя взбежали по лестнице на площадку и забарабанили что есть силы в дверь.
Когда мама увидела их на пороге, она заплакала и бросилась обнимать Карика и Валю.
— Не трогай! Подожди! — кричала Валя, вырываясь. — Ты раздавишь Ивана Гермогеновича.
— Валечка, что с тобой? — сказала мама и заплакала еще сильней.
— Постой, мама, не плачь, — сказал Карик серьезно, — дай нам лучше маленькую чистую рюмочку.
— Рюмочку?
— Ну да, — кивнул головой Карик, — мы посадим в рюмочку профессора, а потом…
— Ай-ай-ай! Оба помешались! — всплеснула руками мама и уже хотела было бежать к телефону вызывать доктора, но через каких-нибудь пять минут все объяснилось.
Мама успокоилась, приготовила ужин, а ребята отнесли профессора в лабораторию.
На другой день профессор, как ни в чем не бывало, сидел за столом у себя в кабинете.
Десять корреспондентов снимали Ивана Гермогеновича и записывали в блокноты его похождения.
Вскоре в одном журнале была напечатана обо всем этом большая статья с портретом Ивана Гермогеновича Енотова.
Кто-то пустил слух, будто профессор Енотов научился превращать слона в муху, а потом это перепутали и стали говорить: «Он делает из мухи слона».
Впрочем, может быть, есть и такой профессор, который делает из мухи слона, но про него я ничего не знаю и говорить не буду, потому что я не люблю писать о том, чего я никогда не видел собственными глазами.
Небесный гость (1941)
Вместо предисловия
В конце 1940 года на имя Сталина была отправлена рукопись с письмом, которое хотелось бы привести полностью.
«Дорогой Иосиф Виссарионович!
Каждый великий человек велик по-своему. После одного остаются великие дела, после другого — веселые исторические анекдоты. Один известен тем, что имел тысячи любовниц, другой — необыкновенных Буцефалов, третий — замечательных шутов. Словом, нет такого великого, который не вставал бы в памяти, не окруженный какими-нибудь историческими спутниками: людьми, животными, вещами.
Ни у одной исторической личности не было еще своего писателя. Такого писателя, который писал бы только для одного великого человека. Впрочем, и в истории литературы не найти таких писателей, у которых был бы один-единственный читатель…
Я беру перо в руки, чтобы восполнить этот пробел.
Я буду писать только для Вас, не требуя для себя ни орденов, ни гонорара, ни почестей, ни славы.