Тверда уверенность старожила, как нож в ножнах: если сказал, так и будет. В свои восемьдесят восемь лет Иван Макарович еще никого не подводил: если сказал, значит, так и будет. В свой досточтимый, предвековой возраст дед Иван скор на ногу. Дома не сидит: летом занимается пчелами и рыбой, осенью с собакой поднимается на недалекий покатый голец Упырь, зимой раз в неделю встает на лыжи, проходит по густому ельнику вокруг озера, проверяя кулемки. Все неймется старому человеку! Сидел бы на печи или у окошка, смотрел, как падает снег или ветер шумит по горам. Ан, нет! Как встает с утра – и все на ногах. Пусть немного, но промышляет, как бы ни было тяжело в его возрасте. А может, тем и жив человек?
Сегодня у Ивана Макаровича значимый день. Рано утром, как только рассвело, к нему пришла Таисия, новость принесла. Невестка всегда проведает его первая: «Как ты, дорогой свекор? Здоров ли, надо чего?» Старожил сердится: «Не помер еще! Чего раньше срока хороните? Сам выйду снег разгребать, дров принести, воды. Вот уж как дым из трубы не пойдет, тогда, знать, что-то произошло!» На его слова Таисия не сердится: что со старика возьмешь? Годы не в радость, хорошо, что до такой поры сам себя обслуживает. У нее одно дело: постирать белье да в избе прибрать, остальное свекор старается делать сам. А что сварлив не в меру, так это не беда: кто не любит молодежь поучать? Хотя «молодой» невестке без малого скоро будет семьдесят лет.
Навестила Таисия Михайловна Ивана Макаровича, молча выслушала урок мудрости, как надо валенки на печи сушить, а как стала уходить, так и огорошила:
– Сегодня ночью Верка-то подругу из поселка привезла. Говорит, поживет немного. Красивая девка, что верба весной! С ними Толька Давыдов, в тайгу пойдет к себе на участок, на месяц капканить.
Сказала – ушла. А дед так и остался на кровати с открытым ртом. Потом успел-таки с кровати сухие ноги на медвежью шкуру спустить, а дальше, переосмысливая новость, забыл, куда рысьи тапочки поставил. Не каждый день зимой на заимку гости приезжают. Хотел дед Иван Таисии что-то вслед крикнуть, спросить, что да как, но та уже в сенцах дверью хлопнула, снегом по тропинке заскрипела. Эх, тудышты, гнется коромысло: зачем на невестку пар спустил? Надо было толком узнать, как да что. Теперь вот, как всегда, в последнюю очередь…
Засуетился старый охотник, зашлепал босыми ногами по деревянному полу, ногти отросли некстати – как когти у медведя стучат. Где телогрейка? Да вот же, на печке лежит. Стоп! Штаны надеть надо, в кальсонах негоже… Пока собирался, кукушка на часах девять раз откуковала. Зато не стыдно на люди показаться! Пиджак из сундука вытащил новый, галифе сталинских времен, рубашку шелковую, что Вера в позапрошлом году подарила, валенки белые, мягкие, шубу цигейковую, у которой моль-зараза подол почикала, да на голову шапку из белок. Чем не представитель главы рода Макаровых?
Оделся Иван Макарович, вышел на крыльцо своего дома, вдохнул свежего воздуха: эх, хорошо-то как! Однакось идти надо, как бы там гостье без него чего лишнего не наговорили. Подпер старожил дверь на метелку: нет меня, ушел! Куда? Кому надо, по следам определит. Да и идти-то недалеко, все дома рядом: иногда хотелось бы пройтись дальше, да некуда. На макарьевской заимке – одна улица из двенадцати домов, только четыре жилых, остальные сезонные, временные, в них живут только летом и осенью. Были времена, когда в Макарьевке насчитывалось тридцать домов, в которых проживали около ста пятидесяти человек. Были здесь свой магазин, школа-трехлетка, клуб, контора приемки пушнины, почта, столовая. От былого благосостояния остались лишь полусгнившие срубы да покосившиеся крыши. Ушли из тайги люди в поисках лучшей жизни. Лишь только Макаровы остались верны своему наследию.
Дом Ивана Макаровича стоит на пригорке над озером, крайний к лесу. За ним начинаются широкие покосы, за которыми плотная стена тайги. Справа, в таком же бревенчатом крестовом доме живет сын Макар, за ним – невестка Макара, Вера. Еще дальше, в четвертом доме, поселился Толька Давыдов, который, по словам деда Ивана, живет, как скворец: порхает то в поселок, то сюда, не определился, что в жизни надо. Между домами – пятьдесят метров, невелико расстояние, чтобы сходить к друг другу, когда дома скучно.
Спешит дед Иван на трех ногах, – в правой руке посох, – прошел по тропинке к дому сына. Навстречу ему свора собак выбежала: молодые крутятся у ног, взвизгивают в приветствии. Старые, степенно потягиваясь, чихают от удовольствия. Макар машет метлой на крыльце, смахивает легкую изморозь. Увидел отца, выпрямился, заломил шапку:
– Здорово, тятя! Ты куда это лыжи навострил?
– На кудыкину гору! – насупил брови дед-отец. – Пойду, говорят, ночью Верка приехала. Что, не видишь, снегоходы стоят?
– Вижу, как не видеть? Сам ночью помогал нарты разгружать. – И с усмешкой: – А кто тебе такое сказал?
– Да не помню, кто-то из народа… Говорят, Верка-то не одна приехала?
– Дык, так. Девка с ней, вроде подруга.
– Ну, так уступи дорогу! – засуетился дед Иван. – Пойду посмотрю!