Страна терпимости (СССР, 1951–1980 годы)

Война началась, она у тетки на Украине застряла, первый раз гостевать отправилась из своей деревни – через всю Россию. Шестнадцать минуло, красавица была писаная: и лицом, и фигурой. Когда немцы город заняли, высмотрел ее Франц, офицерик из небольших чинов. Она дура дурой, ничего не соображая, еще по улицам разгуливала: интересно было. Тетка переводчицей в комендатуру устроилась, там Франц и уговорил ее насчет племянницы, насулил золотые горы. Правда, и продукты таскал, и вещи красивые дарил. Согласилась тетка выдать племянницу за него, но прежде покумекала о том, о сем – война скоро кончится, немцы здесь останутся, чего же лучше. Тем более Франц на полном серьезе колечко надел Эммочке на палец, свадьбу в ресторане справил, все чин чином. А вскорости и в фатерлянд отправил женушку любимую, к матери своей под Берлин. Убили его через год. Война кончилась, немцы потерпели поражение. Эмма повзрослела, опомнилась. Как ей удалось вырваться из Германии и вернуться домой, один Бог ведает. А дома по доносу соседки заграбастали.

– Ах, ты, потаскуха, подстилка немецкая, с фашистом е… – заревел следователь и по лицу кулаком саданул. То все ластился да облизывался плотоядно, а как не далась ему, так и показал себя во всей красе. Закатали ей срок: “десятку” за измену Родине – и отправили в один из лагерей Крайнего Севера, которых после войны было множество. А там красавица ненаглядная стала добычей начальника норлага. Месяц пытался улестить по-хорошему, в потом предложил «трамвай»: 11 мужиков ее используют, а 12-й больной сифилисом. Одна девочка неделю назад умерла от «трамвая». Эмма молодая была, жить хотела, ужас от угрозы оборвал ее сопротивление. Стала скрепя сердце и скрипя зубами с ним жить. Не раз хотела с собой покончить, товарки отговаривали, все проходит, убеждали. Девочкой пришла, а вышла матерой бабой, стала пить и курить. А уж как она мыкалась в зоне, одна подушка знала, каждую ночь залитая горючими слезами. Девчонки тогда прослезились, слушая бедную женщину. А ведь поначалу осуждали, глупые, за то, что пила, да еще и курила. Сами они до 16 лет оставались паиньками: не пили и не курили.

Однажды Ксеня привела в дом другую девочкуодноклассницу. Та сама напросилась в гости. Тамара была не по возрасту полной, медлительной в движениях и в речи. У нее были серые глаза в мохнатых темных ресницах, правильной формы нос, но тонкие бледные губы, неприятная кожа лица с лишайными пятнами; тусклые пепельные волосы были аккуратно разделены на прямой прибор, заплетены в две косы и уложены на затылке в корзиночку. Платье на ней было из дорогой материи. Внешний вид сразу расположил к ней Ксениных родителей. Она понравилась им еще больше, когда в разговоре, искусно направляемом матерью в нужное русло, выяснилось, что мать Тамары работает директором столовой, а отчим – заведующим ателье по пошиву женской одежды. Тамара ушла, и родители переглянулись.

– Вот, пожалуйста, совсем другое дело. Сразу видно, умная и воспитанная девочка, не то, что вы – халды! – это касалось собственной дочери и Зойки. – И на лицо симпатичная, и полненькая, не то, что ты – пигалица! – сказал отец.

Он весил больше ста килограммов, был тяжелый, как монумент, и с симпатией относился к полным людям. Ксеня – наоборот – терпеть не могла толстых и пренебрежительно называла их «тюфяками». Они с Зойкой были стройными и длинноногими и боролись в классе за первенство: у кого талия тоньше. В те годы на экране блистала молодая, курносенькая Людмила Гурченко с талией в сорок шесть сантиметров. У Зойки обхват был на два сантиметра больше, чем у Гурченко, а Ксене, когда наступал ее черед обмериваться, приходилось хитрить: она втягивала в себя воздух. Когда ее ловили на этом, пыталась опровергнуть очевидное.

– Ну, честное слово, ни граммочки не втягиваюсь…

Она любила материны постряпушки, а та пекла почти каждое воскресенье – отец тоже обожал мучное. Ксеня стоически держалась, но потом сдавалась и уплетала за обе щеки. Так что размера талии Гурченко ей никак не удавалось достичь. Тамара не была ее соперницей, и Ксеня снисходительно проговорила:

– Не полненькая, а тюфяк, и симпатии в ней никакой…

Мать тут же вступилась за Тамару:

– Много ты понимаешь… Зойка твоя, может, красавица? Нос картошкой и глаза навылупку… И отец у нее пьяница. А у Тамары, я уверена, приличные родители. Кого попало начальниками не поставят..

Пока мать рассуждала, Тамарино лицо маячило у Ксени перед глазами: как она говорила, и в уголках рта скапливалась слюна. Возможно, Тамара не знала о своем дефекте, но смотреть было неприятно.

– Да мне с ней просто не о чем разговаривать. И вообще – неинтересно… – пыталась Ксеня объяснить родителям, почему ей не хочется дружить с Тамарой.