Страна терпимости (СССР, 1951–1980 годы)

Однажды, правда, случилось так, что именно Тамара спасла Ксене жизнь. Было это зимой, двор был завален снегом. Перед ее подъездом стояли качели. Они начали качаться, раскачались высоко, и вдруг у Ксени соскользнула нога, и она оборвалась с качелей в сугроб вниз головой: наружу торчали лишь ноги в валенках. Тамара бросилась к ней, пытаясь вытащить, но силенок не хватало, им было лет по 11. Тогда она громко закричала от страха и кинулась в мужское общежитие тут же во дворе. На ее крик выбежали парни и выкопали Ксеню из сугроба. Она долго не могла отдышаться. С того раза на качели больше не садилась. А с Тамарой стала вести себя более дружелюбно.

Родители остались непреклонны по отношению к Зойке и запретили приводить ее в дом. Но Ксеня все равно приводила, правда, тайком, когда их не было дома, и тогда они с Зойкой устраивали пир. Ксеня тащила из кухни что-нибудь вкусное: сушеную клубнику, изюм, халву или открывала банку болгарского малинового конфитюра. Они ели и болтали обо всем на свете – о книгах, об учителях, когда стали постарше – о мальчиках.

Было в этом «тайком» что-то унизительное для Ксени и для Зойки, конечно, тоже. Но как отстоять свое право дружить, с кем хочется, она не знала. Родителей побаивалась, особенно отца. Мать мучила ее нотациями, и это было еще хуже, потому что длилось долго и нудно. Многословие действовало на Ксеню усыпляюще, а мать требовала внимания. Если дочь грубила в ответ, она хваталась за ремень. Зная, что провинилась, что мать будет воспитывать ремнем, она готовилась к наказанию загодя, надевая под платье теплые китайские рейтузы с начесом. Было не больно, но, чтобы не оказаться разоблаченной, она орала во все горло и пыталась выдавить из глаз хоть одну слезинку. Если не удавалось, смачивала глаза слюной.

И все-таки Ксеня дружила с Зойкой, хотя они иногда так ссорились, что дело доходило до драки. Ксеня драться не умела и лишь неуклюже оборонялась, зато Зойка дралась, как заправская дворовая шпана: ее кулаки довольно чувствительно мутузили Ксеню по ребрам. В лицо она, правда, не била.Тамару Ксеня избегала и даже из школы умудрялась ходить с Зойкой, хотя жила с Тамарой в одном дворе.

А домой к ней – в «приличную» семью – вообще перестала ходить после того, как отчим, у которого было мудреное нерусское имя, серые навыкате глаза, приторно-сладкая улыбка, брюхо, аккуратно перетянутое узким ремешком, но все же нависающее над брюками, и сантиметр, вечно перекинутый через плечо – он чаще работал дома, чем в ателье, – помогая ей однажды снять пальто, общупал ее намечающиеся груди. Она ощутила такой нестерпимый стыд, что и сказать никому невозможно было. «Приличный» отчим совратил старшую сестру Тамары, принудил ее к сожительству, и девушка родила сына. Скандал как-то удалось замять, и мать отвезла дочь в другой город к дальней родне, подальше от позора.

Ксеня повзрослела и уже демонстративно вела Зойку в дом и даже усаживала за стол обедать. Мать ее никогда не приглашала и тихо злилась, если та все же оказывалась за столом. Хотя вроде бы и смирилась с их дружбой, по крайней мере – внешне. Ксене долго приходилось уговаривать Зойку и даже применять силу.

– Не пойду! Сказала – не пойду! Отстань! – лицо Зойки делалось злым и некрасивым.

– Попробуй только не пойди! Я у вас тоже есть не буду. Вот увидишь! – Ксеня тоже начинала злиться и уже грубо толкала Зойку в спину.

И та шла, подчиняясь подруге и явно назло ее матери.

Зато дома у Зойки они часто жарили обыкновенную глазунью, предварительно разморозив яйца в теплой воде, и ели на полной свободе. Поэтому, может, Ксеня надолго запомнила вкус глазуньи и еще черничного варенья, которым они щедро намазывали толстые ломти хлеба с маслом. Они не были пай-девочками ни в школе, ни на улице. На переменах вечно носились, как угорелые, по коридорам и лестницам. Школа была трехэтажная, с широкими гранитными лестничными пролетами. Носились, аж ветер в ушах свистел, задевая на пути и детей, и взрослых. Не умели они степенно – рука об руку – ходить взад-вперед по коридору, как остальные. Редкий день Ксеню не выставляли с урока за дверь – за подсказку. Она боролась с собой, даже рот залепляла пластырем, но видеть мучения товарища и не сострадать ему, не пытаться помочь – было выше ее сил. Она умудрялась подсказывать даже с последней парты – с «камчатки». Еще выгоняли за книги. У Ксени была плохая слуховая память, ей бесполезно было слушать объяснения учителей. Чтобы не терять времени зря, она раскладывала на коленях книгу и читала. Иногда попадалась. Как-то учитель физики, высокий, моложавый мужчина с лобастым лицом, забрал у нее книгу и категорично заявил:

– Отдам вашей матери.