Страна терпимости (СССР, 1951–1980 годы)

Живя отдельно, она была предоставлена самой себе. Хозяйка, куда ее определили родители, была простой женщиной. Ей хорошо платили, и Ксеня, как в санатории, заказывала еду, особенно ей нравились блинчики. Море было рядом, и она самостоятельно ходила на пляж. Но чаще ее сопровождала дочка хозяйки, девочка 14 лет. Она была молчаливая и не мешала юной курортнице. Сначала Ксюша жила одна, но потом хозяйка, договорившись предварительно с родителями, подселила к ней в комнату молодую женщину. Ксюша была поцанкой и не знала, зачем одинокие женщины и одинокие мужчины ездят на курорт. XXI век: Чтобы заводить скоротечные курортные романы с чужими мужчинами и женщинами. Ее подселенка приехала за тем же. Как-то Ксюша задержалась у родителей, пришла поздно, легла спать. Проснулась от того, что на нее навалилось чье-то тело, и в ее губы впился чей-то слюнявый рот. Она дико заорала. Очнулась, когда соседка плакала, просила прощения и умоляла никому не говорить. Мужик приходил к ней и якобы перепутал кровать. Это было отвратительно: и слюнявый поцелуй, и руки, шарящие по ее телу и еще какой-то предмет, тыкающий ее ниже живота … XXI век: может, оттуда взялась ее ненависть к насилию (по Фрейду). Так что без приключения и в Сочи не обошлось, правда, лучше бы его не было.

Ее поведение на курорте не очень радовало родителей, они ждали восторгов, а их не было. Конечно, море Ксене понравилось, если бы не противные медузы. Нельзя было из-за них полностью наслаждаться плаванием, эти мерзкие создания лезли едва ли не в рот. Загорать она не любила. Так что взять-то взяли, но вскоре пожалели об этом. Отец сильно разгневался на ее равнодушие к южной экзотике, от которой они оба были в неописуемом восторге и, не уставая, выражали его.

– Можно подумать, ты уже сто раз здесь была и все это видела. Ходишь, как сонная тетеря. Знал бы, не взял тебя, – сердито выговаривал отец, когда дочь на предложение полюбоваться кипарисовой аллеей, даже не посмотрев, промямлила:

– Ну… красиво, красиво…

Ей и вправду от изобилия солнечного света постоянно хотелось спать. Да и вообще не умела она выражать свои положительные эмоции вслух и радовать родителей. Наверно, им было неловко за нее перед приличными людьми. А ей было неловко за них, когда они, как дикари, глазели по сторонам и слишком бурно выражали восторг.

Очарование от вечернего серебристого моря, от крупных звезд, рассеянных по черному бархату южного неба, она прятала глубоко в себе, словно что-то хрупкое, которое можно разбить легким прикосновением. Ей казалось, выскажи она вслух то, что ощущает, и оно тут же исчезнет. А ей так хотелось сохранить шум моря, шелест необыкновенных деревьев со сладким пряным головокружительным запахом, чтобы все это воскресло в воображении в бесконечно долгие зимние дни. Уже в 12 лет в ее душе начали пробуждаться поэтические чувства. Она даже написала стихотворение, но теперь уже родителям не хвалилась.

У МОРЯ

Спускаюсь с кручи высокой.
Ветки, цепляясь, рвутся за мной.
Лишь кипарис одинокий
Высится гордо в чаще лесной.
И вот стою я у моря.
Шумит, налетая, прибой.
Не знает ни счастья, ни горя,
Грозный, шипящий, шальной.

Все годы в Норильске, вплоть до отъезда Ксеня дружила с Зойкой Негодяевой. Дружбу пришлось отстаивать с самого начала, с того дня, когда она впервые привела подругу в дом. Зойка разделась в коридоре, сняв пальто, серую шапку-ушанку, валенки и оставшись в стареньком застиранном платьице и заштопанных чулках. Прежде чем войти вслед за Ксеней в комнату, Зойка поправила жесткие, торчащие в стороны хвостики, заложила за ухо прядку волос, вечно висевшую у нее над правым глазом: она хотела выглядеть пай-девочкой и понравиться Ксениным родителям.

Вошла и застыла у порога. Ксеня дернула ее за руку.

– Ну, входи же!

Зойка еле слышно поздоровалась и, обойдя ковровую дорожку, устремилась к стулу. Села на самый краешек, одернула и расправила на коленках платье и опустила глаза в пол. Ксеня не могла понять, что с ней. И лишь позже, побывав у Зойки в гостях, она поняла причину ее поведения. Зойкина семья тоже занимала одну комнату в трехкомнатной коммуналке. Вдоль стен стояли две железные кровати, аккуратно застеленные дешевыми пикейными покрывалами с кружевной каймой снизу. В изголовье лежало по одной подушке в ситцевых, мелкими цветочками наволочках. Возле окна – круглый стол без скатерти. В углу – этажерка с десятком книг и двумя альбомами с фотографиями. Они почти все тогда занимались коллекционированием артистов кино и даже из Москвы, Ленинграда, Киева выписывали по почте. Иногда крали друг у друга.