Страна терпимости (СССР, 1951–1980 годы)

Но гость уже загорелся интересом.

– Как мы это организуем? – обратился к хозяйке.

– Очень просто. Я приглашу ее к нам, и вы приходите.

Они договорились на выходной, причем приятель Рената, оглядев их убогую обстановку, предложил организовать стол за его счет и оставил деньги.

В назначенный день они втроем сели за накрытый стол, Лиры не было. Она явилась с опозданием, когда мужчины уже изрядно захмелели, ей налили штрафную: почти полный стакан водки Лира, вопреки ожиданию Ксении, ломаться не стала и выпила до дна. Начался общий треп. Прошло с полчаса, и гостье стало жарко. «Ну, еще бы», – подумала Ксения, хотела что-то сказать, да так и застыла с открытым ртом: пьяная Лира стянула с себя свитер, под которым ничего не было, и снова уселась за стол в одних брюках, снова пила, закусывала, пыталась танцевать…

Ксения убирала посуду, носила закуски, горячее, потом чай и не могла прийти в себя от изумления: Лира так и сидела полуголая за столом. Ренат отчасти протрезвел и с усмешкой косился на нее. Переводил взгляд на жену, будто спрашивая: «У вас все там такие порядочные?» Она делала вид, что не понимает значения его взгляда. В конце концов, Лира – взрослая женщина, отдающая отчет в своих поступках. Если ей не стыдно, то почему должно быть стыдно Ксении? Впредь будет знать, как ведут себя порядочные женщины. А может, приятельница сильно опьянела и сама себя не помнит? Ксения потянулась к свитеру. Догадавшись о ее намерении, Ренат схватил ее за руку и со злостью прошипел.

– Нет уж, дорогуша, сиди и не рыпайся. Ты свое дело сделала: познакомила этих порядочных людей. А дальше они сами как-нибудь разберутся. Не лезь не в свое дело.

Ксения сникла, тем более, что гости действительно разобрались: удалились в другую комнату. Она убирала со стола, пила на кухне чай. Лира так и не ушла, осталась ночевать с приятелем Рената. Муж уснул почти сразу, а Ксения долго лежала с открытыми глазами. Как же так? Ведь Лира умная, начитанная женщина, работает на такой ответственной должности, еще молодая, не уродина… А повела себя, как последняя шлюха, сразу в постель. А еще говорила о духовности в отношениях между мужчиной и женщиной! А сама? С первым встречным, можно сказать. Даже не поинтересовалась у Ксении, кто такой, что за человек. Легко согласилась прийти. Неужели ей все равно, лишь бы мужик? Наверно, все же перепила. Завтра ей будет стыдно…

Наутро Лира как ни в чем не бывало оживленно болтала о каких-то пустяках, собираясь на работу. Был понедельник. Мужчины уже ушли. Ксения поддерживала разговор, делая вид, что ничего особенного не произошло. А может, действительно, не произошло? Ничего особенного? И вчерашнее – в порядке вещей. Для порядочной Лиры. Позже, наблюдая на работе ее ужимки – ах, я не такая! – Ксения внутренне усмехалась и думала: «Так, так, должность, значит, обязывает притворяться порядочной на работе. Двуличная она». Они продолжали общаться, хотя Ксения нет-нет да представляла за рабочим столом не респектабельную сотрудницу аппарата Совмина, а полуголую пьяную бабенку.

Совершенно случайно Ксения вдруг выступила в роли борца за справедливость. Продавцом в закрытом буфете работала некая Людмила Ивановна, одинокая пожилая женщина, потерявшая два года назад сына, он утонул в Алматинке, горной речке. Она постоянно напоминала окружающим о своем несчастье, смахивая при этом слезы. Ее жалели и прощали обсчет на копейки, хотя по коридорам шептались: «Опять в буфете надули. Ладно бы себе брала, а то знакомым. Еще подумают, что я на копейки зарюсь…». Иногда покупатели, были и такие, возвращались за своим кровным гривенником. Почему-то стыдясь и смущаясь, они просительно говорили: «Людмила Ивановна, пересчитайте, пожалуйста, вы, кажется, ошиблись…». Буфетчица хваталась за голову, демонстрируя всем своим видом раскаяние, «ах, какая я несчастная, памяти совсем нет…», – бормотала в оправдание, возвращала мелочь, даже не пересчитывая.

Ксения как-то купила продукты и, расплачиваясь, прикинула в уме примерную сумму. Разница вышла существенная для ее кармана. Вернувшись в отдел, она еще раз пересчитала, чтобы не ошибиться: ее надули на два с лишним рубля. Она вернулась в буфет и, как все, заливаясь краской, промямлила еле слышно: «Вы, по-моему, ошиблись…». Буфетчица, смерив ее неприязненным взглядом, пощелкала на счетах и небрежно кинула на прилавок рубль с копейками. Ксения недобро сузила глаза: «Ах, так? Как нищей, значит? Обнаглели вы, однако, Людмила Ивановна!»

Она тут же, пока не остыла обида за унижение, пошла на прием к заместителю управляющего и заявила, что буфетчица обсчитывает.

– Своих – ладно, но в буфет и чужие ходят. Что подумают? – не сознавая, говорила она словами Зои Павловны.

Замуправляющего вызвал и опросил еще нескольких сотрудников, они подтвердили обвинение в обсчете. Справедливость восторжествовала, но как? Людмилу Ивановну перевели в другой буфет, где было больше дефицитных продуктов. Она после этого стала любезно раскланиваться с Ксенией, будто та сделала доброе дело.