Страна терпимости (СССР, 1951–1980 годы)

К брату Рената она отказалась ходить наотрез. Назло ей он стал приглашать их к себе. Не только их, но и остальных родственников – близких и не очень. Тем более, повод был: собственная квартира. Пусть все видят и завидуют! А завидовали ей крепко. Ксения должна была ублажать гостей выпивкой и едой. Теперь ее унижали и дома, заставляя прислуживать чужим для нее людям. Не она, они чувствовали себя, как дома – в ее квартире. Усаживались на ее место, трогали ее вещи, толклись на кухне… А куда денешься? Не бежать же к родителям! Она стала пить наравне со всеми, вызывая в себе искусственно веселость и общительность, болтать по-свойски с кем-нибудь из мужиков. Ренат ревновал и, едва дождавшись ухода гостей, лез с кулаками и оскорблениями. «Ад, кромешный ад везде – и на работе, и дома», – не раз ужасалась она, не зная, как положить конец такому положению.

Фархад скопил денег и попросил Ксению купить ему «Жигули», она записалась на очередь. После записи прошел год, когда она завела с мужем разговор об увольнении из Совмина. Он сразу встал на дыбы.

– А машина Фархаду? Купи, а потом увольняйся.

– Ничего мне не надо. Я просто не могу больше там… – она еле сдерживала слезы.

– С чего это вдруг? То восторгалась: «Ах, как хорошо! Ах, какие порядочные люди!» Может, сама скурвилась? Смотри у меня! Сиди и не рыпайся!

Как она могла убедить его? И в чем, собственно? Она себе не могла объяснить, почему ее тянуло бежать, бежать без оглядки из этой благодати, из этой райской жизни. Причина была не в любовнике, не в угрызениях совести, не в двойной жизни. Что-то страшное происходило в ней самой. Внешние обстоятельства лишь усугубляли внутреннее состояние. Разговор об увольнении она больше не заводила. Но на работу ходила теперь, как на каторгу, постоянно ощущая со стороны окружающих прежнюю зависть – к ее молодости, привлекательности, удаче и праздное любопытство: а ну, чем тут занимается распутная секретарша? К ней повадились заходить в приемную без дела все подряд, и все поглядывали, все высматривали… Будто клеймо у нее на лбу появится. Вот уж дала она пищи секретаршам и машинисткам, бросила кость голодной своре! Нет, не на каторгу она ходила, а на лобное место. Вот чем стала приемная.

«Господи, ну, какое им всем дело до меня, до моей личной жизни? Своих забот мало? Откуда столько зла в них? Будто я последний кусок изо рта у кого-то вырвала… Неужели они думают, что мне сладко живется – и муж есть, и любовник с положением и деньгами? Если бы они знали!.. Небось, не захотели бы поменяться со мной местами. Дурачье!» – Она нередко теперь плакала от жалости к себе, закрывшись в туалете. Больше негде было.

Почему-то часто думала о Высоцком, покупала пластинки, читала о нем, что попадалось в московской прессе. Он нравился ей все больше и больше, и как человек, и как творец. Похожих в ее окружении никогда не было. На фото он нравился ей как мужчина, в его песнях было что-то близкое и родственное ее бунтарской в прошлом натуре. Когда в Алма-Ату прибыл на гастроли театр на Таганке, она достала пригласительный. Они пошли с Ренатом. Он, кстати, тоже увлекся песнями Высоцкого, все же был неглуп и многое в жизни понимал больше, чем она, больше было жизненного опыта.

Высоцкий был в черной водолазке и черных брюках, с гитарой в руках. Спектакль назывался «Добрый человек из Сезуана». Она не слышала текста, не видела других актеров, только Он один был перед ее глазами, такой близкий по песням и такой недосягаемый по жизни. Они сидели рядом с проходом. Наступил момент, когда актер спрыгнул со сцены и пошел по проходу, шел, пел и играл на гитаре. Проходя мимо, он взглянул на нее ласково и подмигнул. Как будто искра от него пробежала и вспыхнула в ее душе. С этой минуты Ксения пропала, она потеряла голову. У нее появилась параллельная мысленная жизнь, которая не соприкасалась с реальной.

На работе и дома ничего не менялось. Владимир Николаевич делал по праздникам дорогие подарки. Они изредка продолжали встречаться, когда его супруги не было дома. Ксения не противилась близости – из благодарности за очередную безделушку. Сама, правда, инициативы не проявляла. Вероятно, она исправно играла роль любовницы, потому что он не замечал ее отчужденности, а может, не желал замечать: она давно не делилась с ним своими переживаниями. Чем он был лучше Рената? Как мужчина вообще никакой, возраст-то – не для любовных утех. Государственный муж о государстве должен думать, не о смазливой бабенке.