Читаем Страна терпимости (СССР, 1980–1986 годы) полностью

Страна терпимости (СССР, 1980–1986 годы)

Все новшества в связи с перестройкой, результатами которых стало доносительство, подсиживание, подставы угнетало ее, она мечтала уйти из этого болота. Назначение директором Скакбаева стало последней каплей в море ее терпения.

На ее место давно рвалась Шашкина.Скакбаеву уже нашептали, что за птица Кабирова. Он вызвал ее и предложил уволиться. Она нагло заявила: – Уволюсь с одним условием. Вы заключаете договор на издание моей книги стихов, выплачиваете половину гонорара в качестве аванса. У меня сын, я должна на что-то жить. Иначе не уйду и буду жаловаться на вас, не имеете права уволить вдову с ребенком.

Директор замахал руками.

– Я согласен. Предоставьте рукопись, я распоряжусь насчет договора.

– Рукопись готова и отредактирована.

Так она распрощалась с издательством. Больше нигде не работала, числилась в одной фирме консультантом до самой пенсии.

Как-то позвонила ей Линка и сообщила о кознях, которые плетутся за ее спиной в связи с ее сборником стихов «И радость и печаль».

– Сашку Шмидта назначили завредакцией, а ты знаешь, какой он тебе «друг» после того, как ты его разоблачила год назад. Короче, он предложил Маралу не издавать твою книгу. Гонорар выплатить, а книжку выбросить на помойку, забрать из типографии всегото 1,5 тыс. экз. и выбросить. Как тебе эта новость? Вот сволочь! Я о таком еще не слышала. Знала, что сжигают книги на казахском языке наших классиков, которые не раскупаются, чтобы снова издать другую книгу, но чтобы такое! Незря он немец, настоящий фашист. Сходи к бывшему директору, он тебя уважает, поможет. Не тяни!

Она послушалась Линку и пошла к Мусаеву. Рассказала ему, он был возмущен и тут же позвонил Скакбаеву, говорил с ним резко по-казахски. В конце добавил по-русски:

– Ты сидишь на теплом месте и сиди. За такое самоуправство вылетишь в два счета. У Кабировой связи в Совмине, она быстро с тобой разберется. А Шмидта я сам лично выкину в два счета, так ему и передай. И любовник ему не поможет. Я все сказал. Потом он обратился к Ксении.

– Ты ведь не член Союза писателей?

– Нет. Меня мурыжат уже три года.

– Кто тебе дал рекомендации?

– Московская поэтесса Татьяна Кузовлева и Щеглов Иван Павлович.

– Сделаем так. Я затребую твои документы и единолично приму тебя в члены Союза. Я знаю, что ты очень талантливый поэт, читал твои книжки и профессиональный переводчик. Через пару дней позвони. Только просьба: это между нами. Билет не афишируй, но если понадобится, сунь в морду такому, как Шмидт.

– Даже не знаю, как вас благодарить. Я вам очень обязана, по гроб жизни. Правда!

Они распрощались. Книжка вышла через неделю. Маленькую пакость Шашкина все же сделала: выкинула эпиграф с форзаца: Я жить хочу, чтоб мыслить и страдать. Пушкин. Книжку «И радость и печаль», а также писательский билет они с Линкой обмывали неделю.

Почему ее так чурались? Знали, знали посредственности, что она – Другая, Иная. Непричастная к их мышиной возне. За то и отрицали ее присутствие в их стае, а, по большому счету, в Поэзии. Когда-то она интересовалась статьями Виссариона Белинского и, прочитав некоторые, выписала: «Говорят, будто ум и талант и всякое превосходство над людьми есть страшный дар природы, род проклятия, изрекаемого судьбой над человеком, избранным в самую минуту его рождения. Говорят, будто несчастьями и страданиями целой жизни избранник должен расплачиваться за дерзкую привилегию быть выше других…».