Страницы Миллбурнского клуба, 1

Н.М.К.  Каковы его статьи и книги, таким он и был.

И.М.  Как вы, то есть? Он тоже был против модернизма. У него были такие странные вещи. Например, он говорил – вот возьмем картину Пикассо «Герника». Прекрасное полотно, и выражает нечто очень сильно – ужас, разрушение и т.д. Но вот – модернизм, понимаете ли, и тут ничего не поделаешь. А с модернизмом надо бороться. Меня удивила эта логика – вроде нравится, но так как модернизм – приходится критиковать. До сих пор есть люди, которые его любят.

Н.М.К.  Да, и отнюдь не глупые люди. Он написал статью «Почему я не модернист?» Я помню, Гриша Померанц выступил против. И еще была статья «Осторожно – искусство». Лифшиц им ответил другой статьей, которая называлась «Осторожно – человечество». И я был согласен с ним. Если судить по теперешней ситуации в мире, модернизм часто связан с какой-то внутренней разболтанностью… Он освобождает от необходимости мыслить.

А.Г.  Что вы имеете в виду – стихи, живопись?

Н.М.К.  Я все имею в виду. Я, например, не был поклонником Вознесенского. Хотя я считаю, что он талантливый человек.

С.Б.  Ну, одно дело – не быть поклонником кого-то, не любить какие-то направления в искусстве, а другое дело – применять силовые приемы.

Н.М.К.  Да, конечно, я всегда был против государственного давления на искусство.

С.Б.  Был период времени, когда у художников появилась надежда на какие-то перемены. И это было таким счастьем для всех. Я помню первые выставки авангардистских художников. Они сидели там такие счастливые. И все надеялись, что это будет продолжаться. Но в какой-то момент все это поломалось. И это ощущалось всеми как страшный удар.

Н.М.К.  А когда была «бульдозерная атака»?

И.М.  В 74-м.

С.Б.  Но первая выставка (мне кажется, что это была первая широкая выставка) была в январе 67-го года. Это было в клубе института, где я в то время работал. И я принимал тогда некоторое участие в организации выставки (со стороны института). Со стороны художников это дело возглавлял Оскар Рабин. А между устроителями выставки и художниками был Александр Глезер. Выставка открылась в воскресенье и должна была существовать какое-то время.

Н.М.К.  Это вы про «бульдозерную выставку» рассказываете?

С.Б.  Нет, это было более чем за семь лет до этого. Это был 67-й год.

А.Г.  Какой институт это был?

С.Б.  Институт органической химии и технологии. Я там работал как прикладной математик. Наш клуб назывался «Дружба». Ну так вот, никто из устроителей не хотел ехать в институт в воскресенье, а я вызвался. И мне там сказали, поезжай, если тебе делать нечего, посмотри, как там все будет устроено. Ну, я и поехал. Но не потому, что мне делать было нечего. Я просто опасался, что если я в воскресенье туда не поеду, то, может быть, потом я эту выставку больше не увижу. Я приехал туда в воскресенье. И там я увидел какое-то колоссальное количество иностранных машин. И это около секретного химического «ящика»! На выставке были представлены работы двенадцати художников. Костяк составляла так называемая «Лианозовская группа»: Рабин, Евгений Кропивницкий, Немухин, Мастеркова, Вечтомов. Там еще были Плавинский, Зверев и другие. И художники, которые пришли на открытие, просто ошалели от счастья. Потому что не только русский народ пришел смотреть. Иностранцы пришли смотреть. И они что-то покупали там за какие-то, видно, небольшие деньги. На следующий день я приехал в институт и кого-то повел перед началом работы посмотреть на выставку. Мы вошли, а там были пустые залы. И мне сказали, мол, ну, Слава, ты все это придумал. Чего ты нас тут разыгрываешь? И я сказал, нет, я это не придумал. Смотрите… И я показал: над потолком висели обрезанные веревки. Во всех залах со стен свисали обрезанные веревки. Выставка просуществовала всего несколько часов.

Н.М.К.

Тогда в Москве сгущался мрак.

Внушались ложь и страх,

И лязг бульдозерных атак

Еще стоял в ушах.

Это я здесь уже написал.

С.Б.  И все-таки, несмотря на все притеснения, тот период народ теперь вспоминает как период надежд. А потом все пошло вниз, пока не прикатилось к пустым полкам в магазинах.

И.М.  В 90-м году я был в Болгарии, и там было абсолютно пусто.

А.Г.  Ну, как и у нас, в Москве.

И.М.  Нет, вы не представляется, что такое пусто. Я иду по Софии…

А.Г.  Как это не представляю, когда я в магазинах была в Москве?