Страницы минувшего будущего

Сергей Павлович гладил по голове, прижимая к себе и глуша тем самым полный ужаса крик, но это совершенно не помогало. Агата билась в неконтролируемой истерике, содрогалась всем телом и не то выла, не то стонала. Лишь только слёзы никак не появлялись, словно их вообще не существовало. Отчаянные попытки вырваться, сведённые болью рёбра и сразу четыре крепкие руки, ни на миг не отпускавшие ни туловища, ни ног.

Зачем её держали, когда шёл обстрел? Ведь всё могло бы закончиться.

Только что она услышала то же, что слышал маленький мальчик в последний миг своей жизни.

Карий глаз. Развороченный череп, осколки костей вперемешку с кровавыми ошмётками посреди травы. Рука лежавшей рядом женщины на маленькой спинке… и ещё с десяток разбросанных по улице тел.

Они наверняка были мертвы, но их всё равно добивали.

Агата вертелась в крепких руках, стонала сквозь сжатые зубы, в отчаянии пытаясь освободиться. И никак у неё этого не получалось, и рёв душил, лишая кислорода.

– Господи, что делать-то с ней?..

– Дай, я…

В голосе, донёсшемся сквозь собственный безостановочный скулёж – лёд и что-то ещё. Но, стоило Денису лишь податься в её сторону, как новая волна вопля тут же свела судорогой внутренности. Изо всех сил дёрнувшись, Агата вцепилась руками в спинку сидения, вжалась в неё, спрятав в обивке лицо, и затряслась. Ноги, наконец, отпустили, получилось подтянуть их к груди и буквально в комочек сжаться. Животный ужас заставлял тело биться в ритмичных конвульсиях, сливавшихся с ударами сердца под самым горлом.

Руки Сергея Павловича вновь обхватили, заключая в крепкие объятия. Тяжёлый подбородок опустился на макушку.

– Не лезь.

Голос Володи насквозь пропитан усталостью – почему-то так не вовремя вернувшийся слух распознал то слишком чётко. Рыдания душили, не позволяли даже ртом воздух схватить нормально, и дыхание выходило частым-частым, словно у собаки после долгого бега. Тихий свист в лёгких, словно ножами изрезанное горло и голова, с каждой секундой всё больше разваливавшаяся на кусочки от нестерпимой боли…

Как выглядит точка невозврата?

Агата не видела, что происходило в салоне, по-прежнему прижимаясь щекой к крепкой мужской груди, но фраза, которую произнёс Володя негромко, явно отвечая на что-то, заставила съёжиться ещё сильнее. Он наверняка не сообразил, что слух пусть не до конца, но восстановился одновременно с выстрелами, и думал, что слова негромкие расслышать не удастся.

– Она тебя, похоже, испугалась.

* * *

– О, репортёр, привет!

– Да отвали от неё. Им сегодня веселья без тебя хватило.

Звук шаркавших по асфальту сапог донёсся откуда-то издалека, хотя между скамейкой и группкой возвращавшихся домой солдат было метра четыре расстояния. А потом – тихий бубнёж, походивший на неразборчивое шипение. В ушах уже не шумело, но слух всё-таки оказался повреждённым довольно сильно, а потому приходилось усилия прикладывать, чтобы расслышать что-то, что говорили, находясь не в непосредственной близости. А до говора солдат не имелось ровным счётом никакого дела.

Агата сидела на лавочке у подъезда. Сидела неестественно прямо, держа руки сложенными на коленях, и смотрела куда-то в пустоту. Всё тело дрожало от боли, каждая его клеточка горела, ныла, лишая всяческого желания двигаться. Связанные в хвост волосы, которые так и не получилось разодрать до конца, наверное, придётся остригать.

Получилось бы хоть домой вернуться для начала…

– Слушай, а если она того… ну, с ума сойдёт?

– Да вряд ли. Это обычно по-другому происходит.

– А всё же?

– Что «всё же», Володь? Я говорил, что добром это дерьмо не кончится! Я же говорил, что так будет. Говорил? Кто меня услышал?!

– Да тише ты.

Агата из ванной выходила, когда услышала едва различимый тихий говор, доносившийся из-за плотно закрытой двери, ведшей на кухню. Услышала и тут же почувствовала, как мурашки почему-то вновь покрыли спину и разодранные плечи, хотя ни слова на тот момент разобрать не получилось. И не понимала, отчего решила вдруг сделать несколько шагов и, собрав все силы, что оставались, с замиранием сердца вслушаться в каждое слово.

Лучше было бы, наверное, этого не делать.

Как вышла из квартиры, как оказалась на улице? Эти моменты совершенно не запомнились, да и не особенно они важны.

А что, если она и впрямь теряла рассудок? Что тогда?

Если бы всё было в порядке, подобные мысли вызвали хоть какую-то реакцию. А она продолжала сидеть неподвижно и совершенно ничего не чувствовала – ни страха, ни опаски.

Только боль медленно разрывала тело на мелкие кусочки и никак не могла довести своё дело до конца.

Что, если это конец?