Страницы минувшего будущего

До такого состояния надо было дойти, чтобы он изменил своё поведение?!

Стоило, наверное, проявить хоть какую-нибудь реакцию. Но что-то упорно подсказывало, что Кравцов и так понимал все её настоящие состояния, а значит, нужды такой не имелось. Потому и сидела Агата. Словно лом проглотив.

Легко сказать, не бойся. Только что делать в случае, когда страх уже успел отравить внутренности? И что делать, если он совсем не походил на страх быть в который раз отчитанной за неправильно составленный текст репортажа?

Денис повернулся, посмотрел внимательно, долго так, словно ища во внешности какие-то изменения кроме синяка на брови, пары мелких царапин да изуродованных пальцев с переломанными ногтями. Колким был этот взгляд, цепким, и мурашки от него появлялись мелкие-мелкие, словно песчинки ледяные.

– Я буду настаивать на том, чтобы в оставшиеся дни никуда тебя не брать.

Так просто, ровно сказал, словно речь у них о погоде шла или чём-то до отвратного схожем.

– Мне наплевать, на чём вы будете настаивать.

Краем глаза заметила реакцию на собственный выпад – Кравцов выпрямился медленно, не отрывая взгляда – и почувствовала вдруг ужасную по силе своей дрожь, как будто из-за судорог. А глаза даже огнём обожгло.

Снова на «вы», да, Волкова?

Вскочив на ноги, развернулась и отшатнулась на пару шагов назад, неотрывно на Дениса глядя. Прямо в тёмные глаза, прожигавшие насквозь.

Полуулыбка исказила губы совершенно незаметно. Жалобная такая, но никак не незаметная. В том и сомневаться не приходилось даже.

Почему всё это именно с ней? Почему она?

– А знаете, Денис Владимирович, ваша мечта сбудется. Вы сможете меня уволить наконец-то. За ослушание.

Голос – дрожавший, едва ли не срывавшийся на каждом слове, тихий и пропитанный какой-то совершенно безумной, плаксивой усмешкой. Сердце колотилось так скоро, так заполошно, буквально кульбиты в груди выплясывало, и из-за того очень странное чувство появлялось, словно вот ещё немного, и какой-то новый приступ случился бы.

Кравцов смотрел пристально, по-прежнему опираясь локтем о колено, и явно не солгал, одно лишь произнеся негромко и вкрадчиво, чуть не по слогам:

– Я не понимаю.

Ведь и впрямь не понимал – на лице написано было. Агата почувствовала, как больно впились ногти в ладони, и разжала кулаки. Широко распахнутые глаза щипало, но, когда по щеке потекла одинокая слеза, легче не стало.

Да и улыбка с губ так и не сошла.

– А меня с вами рядом не было.

Глава 10

Ильнар не пел – орал больше, вальяжно развалившись на крыше БТРа и закинув руки за голову.

Агата никогда не умела петь. Постоянно ляпала невпопад, совершенно не слышала мелодии, да и голосом подходящим природа не наградила. Максимум, на что способностей хватало – негромко мурлыкать себе под нос что-то знакомое, чтобы отвлечься в случае необходимости, но даже в таком случае находились готовые сделать колкое замечание.

Сидя на краешке боевой машины, Агата упиралась лбом в согнутые коленки и рассматривала собственные джинсы. Голос Ильнара проникал внутрь, а снаружи на плечи приятно давил тяжёлый, но такой тёплый бушлат, насквозь пропахший землёй и сигаретами. И самочувствие – в том стоило признаться хотя бы самой себе – было вполне удовлетворительным. Особенно, если учесть обстоятельства.

Со слухом творились странные вещи: иногда уши словно прочищались, и все звуки жизни – прямо как сейчас – воспринимались так, как если бы и не бывало никакой травмы. А порой что-то словно щёлкало негромко, и приходилось ощутимо напрягаться, чтобы различать сказанное. Притворяться получалось не очень, но попытки не оставлялись. Привлекать к себе излишнее внимание никак нельзя, только не здесь и не в такой кошмарной обстановке.

Косматые пряди, о перспективе избавления от которых не хотелось задумываться даже, спадали к глазам, создавая прекрасную завесу от посторонних взглядов. Со стороны наверняка могло показаться, что Агата дремала; наверное, так оно и было, потому как за всё время их пути никто и пальцем не тронул. И это играло на руку, позволяло исподтишка наблюдать и оставаться при том будто бы незаметной.

Володя сидел впереди и позволял удобно упираться коленями в собственную спину, что делалось с огромным рвением. Слева, буквально в паре десятков сантиметров – что-то писавший в блокнот карандашом Кравцов. А сам Ильнар, по-прежнему горланивший во всю глотку, удобно расположился рядом с ним и изучал проплывавшие по небу кучевые облака. Погода не радовала, но наблюдать за ней не хотелось, потому и сидела Агата, скрючившись и не шевелившись.

Раскол в группе стал окончательным. В том не осталось никаких сомнений. Пусть редкие, но всё же разговоры со вчерашнего вечера прекратились окончательно, их вытеснила гнетущая тишина с редкими командами, которые выполнялись в совершенном безмолвии. Даже Володя устал бороться. Больше молчал и совсем не пытался улыбаться.