Странная философия ненасилия

Наоборот, направленное в Индию письмо Ганди отнюдь не рассчитано на чтение европейцами. В нем говорится, что Индия должна отказаться от всех достижений науки и техники, и должна после разрушения индустриализации мира вернуться к средневековой аграрной культуре, существовавшей пять тысяч лет назад. «Мудрецы древности проявили подлинную мудрость, организуя общество таким образом, чтобы материальные условия были ограничены, примитивный плуг, которым пользовались, быть может, 5000 лет тому назад, служит земледельцу и по настоящее время. В этом лежит спасение. В таких условиях сравнительного мира и спокойствия, большего, чем тот, которым пользовалась Европа с тех пор, как развила современную деятельность, население более долговечно, и я чувствую, что всякий просвещенный человек, и, несомненно, всякий англичанин, если ему придется выбирать, постигнет эту истину, и будет действовать применительно к ней.

К таким решительным выводам я пришел, руководствуясь подлинным духом пассивного сопротивления».[13]

Становление К.М Ганди как мыслителя и политика.

Таким образом, подытоживая все сказанное, мы можем отметить, что М.К Ганди, как человек отнюдь не отличался ни глубокими теоретическими познаниями, ни тягой к книжной культуре. Его невозможно было бы представить себе в уединении в какой-либо башне из слоновой кости. Зато он чувствовал себя в окружении людей, как рыба в воде.

Большинство своих знаний он приобрел именно в общении. Больше того: он моментально схватывал модные тенденции, отлично понимал, что будет пользоваться успехом в массах, а что не будет, и великолепно адаптировался на новом месте, стремительно занимал главенствующую позицию. Так было с теософами в Англии: Ганди быстро уловил моду на восточные учения в Европе, разочаровавшейся в рационализме. А так же, понял, что массой «увлекающейся индуизмом» движет вовсе не стремление глубоко изучить индийскую культуру. Никто из теософов не собирался становиться учеником индийских мудрецов на долгие годы, осваивать великое множество понятий и вникать в тонкости их значений. Теософы хотели не столько познаний, сколько экзотики, и индийского в их учении было не больше, чем в китайского — в китайском ресторане какого-нибудь европейского города. Пять — десять терминов — вот тот максимум, который допускало это учение с увлечением. Легкий индийский колорит для экзотики, чувство прикосновения к тайне и неизъяснимой глубине, вот что привлекало Европейцев в теософии.

Ганди быстро понял правила игры, и по его собственному признанию, быстро почувствовал себя среди теософов, как гигант среди кроликов. Настоящий индиец в обществе, члены которого пытаются проникнуться древнеиндийской мудростью, индиец среди европейцев — роль посредника между культурами сразу понравилась Ганди, поскольку только она сулила ему радужные перспективы: ни в индийской культуре, взятой в чистом виде, ни в европейской культуре, взятой в чистом виде, М.К.Ганди никогда не достиг бы таких успехов, каких он достиг в роли межкультурного маргинала. Индус среди европейцев, европеец среди индусов — таков отныне был рецепт его успеха.

Когда Ганди познакомился с европейской культурой, с христианством, философией и литературой он быстро понял, что даже незначительных познаний будет вполне достаточно, чтобы прослыть просвещенным азиатом — важно было только, чтобы познания были из области модных учений. Роль индийского толстовца, да еще закинутого волею судеб в экзотическую Африку создавала Ганди запоминающийся, уникальный имидж. А между тем почерпнул он из учения Толстого вовсе не так уж много. В этом можно убедиться, познакомившись с выдержкой из речи, опубликованной в связи со столетием Л.Н.Толстого, то есть в 1928 году. Что же, собственно Ганди почерпнул у Толстого?

Во-первых, идею ненасилия, которая впрочем, была давно известна Ганди из индийских источников. Однако, Толстой, в отличие от многих индийских мудрецов стремился жить в соответствие со своим учением, — в простоте и скромности, отказавшись от роскоши и всех радостей жизни.

«Сорок лет тому назад, когда я переживал тяжелейший приступ скептицизма и сомнения, я прочитал книгу Толстого «Царство Божие внутри вас», и она произвела на меня глубочайшее впечатление. В то время я был поборником насилия. Книга Толстого излечила меня от скептицизма и сделала убежденным сторонником ахимсы. Больше всего меня поразило в Толстом то, что он подкреплял свою проповедь делами и шел на любые жертвы ради истины. Удивительно, в какой простоте жил Толстой! Рожденный и воспитанный в роскоши и комфорте богатой аристократической семьи, щедро осыпанный земными благами, какие только можно пожелать, этот человек, познавший все радости жизни, отвернулся от них в расцвете лет и никогда больше не прельщался.»[14]