Странная философия ненасилия

Едва ли такие высказывания о себе стерпела даже жена- крестьянка из самого отдаленного российского села, особенно если учесть, что муж, даже не посоветовавшись с ней, решил отказаться от исполнения супружеских обязанностей. Тем более, она вряд ли согласилась бы с попытками ненасильственного воспитания в ней смирения и благонравия, бесхитростно описываемыми Ганди:

«Когда я практиковал в Дурбане, служащие моей конторы часто жили вместе со мной. <…> Я обращался с ними как с членами одной семьи, и у меня бывали неприятности с женой всякий раз, когда жена моя противилась этому. <…> Дом, в котором мы тогда жили, был построен по западному образцу, и в комнатах отсутствовали стоки для нечистот. Поэтому во всех комнатах ставились ночные горшки. Мы с женой сами выносили и мыли их, без помощи слуг или уборщиков. Служащие, которые вполне обжились в доме, конечно, сами выносили за собой горшки, но служащий-христианин только что приехал, и мы считали своим долгом самим убирать его спальню. Жена могла выносить горшки за другими квартирантами, но выносить горшок, которым пользовался человек, родившийся в семье Панчами, казалось ей невозможным. Мы поссорились. Она не хотела допустить, чтобы этот горшок выносил я, но и сама не желала делать это.

Мне вспоминается момент, как она, спускаясь по лестнице с горшком в руках, ругает меня, глаза ее красны от гнева, и слезы градом катятся по щекам. Но я был жестоким мужем. Я считал себя ее наставником и из слепой любви к ней изводил ее. Меня не удовлетворяло, что она просто выносит горшок. Мне хотелось, чтобы она делала это с радостью. Поэтому я сказал, возвысив голос:

— Я не потерплю такого безобразия в своем доме!

Эти слова больно ужалили ее. Она воскликнула:

— Оставайся в своем доме, а меня выпусти отсюда!

Я потерял совсем голову, и чувство сострадания покинуло меня. Схватив ее за руку, я дотащил беспомощную женщину до ворот, которые были как раз против лестницы, и стал отворять их, намереваясь вытолкнуть ее вон. Слезы ручьями текли по ее щекам, она кричала:

— Как тебе не стыдно? Можно ли так забываться? Куда я пойду? У меня нет здесь ни родных, ни близких, кто бы мог меня приютить. Думаешь, что если я твоя жена, так обязана терпеть твои побои? Ради бога, веди себя прилично и запри ворота. Я не хочу, чтобы видели, какие сцены ты мне устраиваешь.»[22]

Думается, что нечто подобное кричала и швея Каролина Маркет, когда ее спускал с лестницы другой представитель философии ненасилия, А.Шопенгауэр. Это лишний раз доказывает, что порой эта философская концепция создается, в первую очередь, для того, чтобы ее автор, склонный к агрессии, смог убедить отказаться от насилия самого себя.

Едва ли есть нужда в дальнейшем рисовании портрета М.Г.Ганди, выдающегося представителя философии ненасилия. Его успех в индийской политике, как мы успели убедиться, определялся не тем, что он был интеллектуальнее всех, ученее всех, а тем, что он был похож на многие миллионы своих последователей, мыслил и чувствовал точно так же, как и они. Не стоит связывать особенности менталитета этого выдающегося политика с национальной спецификой: всякая страна, переходящая со стадии традиционного общества на стадию индустриального, в изобилии рождает такие фигуры, которые сочетают в себе некоторые зачатки заимствованной европейской культуры с прочными, непоколебимыми, полученными по наследству от многих поколений предков представлениями средневековья.

Трехсотмиллионный индийский народ поддержал М.Г.Ганди именно потому, что он был похож на миллионы своих приверженцев — как истинный вождь, и при этом обладал необычайно высокой самооценкой и уверенностью в себе. Такой уверенностью в себе обладал апостол Петр, а после него — Мартин Лютер, ссылавшийся на слова апостола Петра: «Говорит ли кто, говори как слова Божии»[23]. Понимать это надо так: «Я — выдающийся праведник, а потому все, что приходит мне в голову, приходит не по моей воле, но по воле Бога. Поэтому я говорю не от себя самого, а говорю от имени Бога. И к словам моим нужно относиться соответственно».

То же самое говорит и М.К.Ганди. Он со всей простотой, которая так облегчает служение обществу (см. выше), сообщает, как пишет книгу под названием «Моя жизнь». Он не опирается ни на какие-то источники, ни на дневник или документы, ни на произведения других авторов. Он просто пишет все, что приходит в голову, ибо верит — все мысли, и все поступки ему внушает Господь. Так что свои слова он говорит как слова Божьи:

«Дойдя до этой главы, я почувствовал необходимость рассказать читателю, как я работаю над моей книгой. Когда я начал писать ее, определенного плана у меня не было. У меня нет ни дневника, ни документов, на основании которых можно было бы вести повествование о моих опытах. Пишу я так, как меня направляет господь. Я не могу знать только, что бог направляет все мои сознательные мысли и действия. Но, анализируя свои поступки, важные и незначительные, полагаю себя вправе считать, что все они направлялись господом»[24].