Странная погода

Я взобралась на подножку, чтоб заглянуть в кабину. Внутри было пусто, но все усеяно окровавленными сотенными купюрами. Наручники свисали со стальной планки под панелью. На водительском сиденье кто-то оставил нечто похожее на грязную сырую сосиску. Нагнувшись поближе и прищурившись, я старалась понять, что это такое, пока не уразумела, что это большой палец. Уразумев, отскочила до того стремительно, что едва в грязь не свалилась. У меня желудок к горлу подкатил. Кто-то отхватил Тиздейлу большой палец, чтобы он мог стянуть с себя наручники, а потом его таинственный сообщник попытался остановить лившуюся кровь деньгами. На полу валялись обрывки окровавленного белого шелка, что-то поблескивало в ногах пассажирского сиденья. Я потянулась и подняла. Фальшивая золотая тиара.

В точности не знаю, встретились ли Тиздейл и Королева Апокалипсиса. Не могу поклясться, что она отрезала ему часть руки, чтобы освободить, или она бинтовала его лентами, оторванными от свадебного платья, прикладывая денежные бумажки из своего мешка. Не могу вам сказать, что оба они отправились в Канаду вместе. Может, и отправились, в общем-то. Может, она научила его, как проходить между каплями дождя.

Вы как думаете?

Я оставила Чудо-Юдо за спиной и пошла дальше. Вор тракторов из меня никакой, да и не было во мне уверенности, чтобы попытаться править машиной размером с древнего тираннозавра. А вот проехаться мне совсем не помешало бы. Я семь часов пробиралась на своих двоих по сухой горячей траве вдоль обочины автострады Боулдер – Денвер. Шагала, пока ноги не стали болеть, пока не выдохлась, и потом прошла еще немного.

Полицейские и зэки из «Супермакса» в тот день больше не попадались на восьми полосах шоссе 36. Может, после вчерашнего побега было решено, что слишком уж рискованно использовать их как дорожную бригаду. Или (и это мне представляется наиболее вероятным), может, смысла не увидели. После вчерашнего вечернего дождика дорога была сплошь усыпана отливавшими медью осколками острейших кристаллов. Вся вчерашняя расчистка пошла насмарку.

Я не одна была на дороге. Видела многих, кто лазал по брошенным машинам, выискивая, что бы стянуть. Однако на этот раз никто меня не потревожил. Прогулка была тихой, никаких машин мимо, никаких самолетиков, висящих в небе, не с кем поговорить, почти никаких звуков, кроме жужжания мух. До сего дня, наверное, больше мух жируют на обломках вдоль тех восемнадцати миль трассы, чем народу во всем Колорадо.

Подходя к съезду на Боулдер, я услышала гул, от которого сердце затрепетало. Люди иногда сравнивают гром с пальбой орудия. На этот раз меньше походило на пушечный выстрел и больше на то, что слышишь, когда сама из пушки палишь. Небо было сплошным простором подернутой легкой дымкой голубизны. Поначалу казалось, что в нем – ни облачка. Потом я высмотрела нечто, смахивавшее на призрак облака: высившийся голубой свод до того огромный, что на его фоне даже авианосец выглядел бы легонькой байдаркой. Только его там как бы и вовсе не было. Напоминало несмелый набросок облака, так слегка карандашом обозначено над вершинами гор. Послеполуденная жара усиливалась, и я подумала, что к концу дня опять бомбардировать примется, да еще пуще прежнего. И вовсе не тот единственный рокочущий удар грома навел меня на мысль о приближении очередной грозы. Сказалось еще и почти полное отсутствие накануне вечера свежего воздуха: у меня было такое ощущение, будто, как глубоко я ни вдыхала, все равно сердцу и легким не хватало кислорода.

Бригада из «Стэрлз» с «Макдоналдсом» ушла, и футбольное поле было брошено. Несколько землеройных машин стояли там и сям, а само поле было укрыто слоем желтоватой дернины, скрывшим недавних мертвецов. Рядами выстроились пронумерованные белые столбики – единственное, что было использовано в качестве могильных обозначений. Уверена, что только в Боулдере хватило бы погибших, чтобы заполнить поле в три слоя, однако, похоже, кладбищенский проект свернули. Весь городок притих и замер, на тротуарах, считай, никого и не было. Крепло жуткое ощущение, что все вокруг собиралось с духом для следующего, более страшного удара.

Эта атмосфера подавленной тишины переходила от квартала к кварталу, зато на Джэкдоу-стрит тишины и в помине не было. У Андропова радио и телевизор орали в полный голос, в точности как и когда я уходила. Их было слышно с дальнего конца улицы. Это даже само по себе будило интерес. Электричества не было во всем городе, зато у него был собственный источник тока: фигня какая-нибудь механическая, а может, просто куча аккумуляторов.

И это не единственное, что звучало на нашей улице. Дом Старшого Бента содрогался от беззаботных песнопений. Пели там то, что поначалу звучало как религиозные гимны, но, если прислушаться, выходила «Слава любви» Питера Сетеры[115]. До чего ж странно было слышать исполненные радости голоса, отшагав долгий день по жаре, ничего не слыша, кроме дурацких флажолетов мух.