Странная практика

Она сама придерживалась агностических взглядов относительно существования божеств. Наличие множества сверхъестественных созданий было для Греты очевидностью, а вот то, что всем командует некий всесильный и благосклонный творец, казалось не столь убедительным – в свете хаотичности и неорганизованности Вселенной. Не испытывала она и желания молиться или посещать церковные службы, хотя в принципе не считала делающих это людей глупыми или заблуждающимися: просто это было той частью их жизни, которую она не разделяла. Попытаться представить себе, каково это – искренне что-то исповедовать, иметь истинную и честную веру, – было довольно трудно. А представить себе, каково верующему услышать голос Бога, – практически невозможно.

Видя, насколько сильное отвращение Ратвен испытывает к сущности, которая так использовала веру людей, Грета даже порадовалась, что ничего об этом не знает.

Она не без труда прогнала эту мысль и сосредоточилась на лежащем на кровати мужчине. То, что ей самой позволили проспать всю ночь, внушало оптимизм: Ратвен или Фаститокалон разбудили бы ее, если бы состояние пациента ухудшилось. Действительно, он чувствовал себя даже лучше, чем она ожидала, так что Грета снова вспомнила, как порез зажил до блестящего розового шрама у них с Анной на глазах. «Творящий это с людьми заботится о своих инструментах, – подумала она. – В некоторой степени».

«Интересно, знает ли эта сущность о том, что он здесь».

Грета тут же пожалела, что об этом подумала. Она сменила капельницу, постепенно восполнявшую потерянную жидкость, сделала еще один укол антибиотика и проверила повязки на ранах, заживление которых значительно продвинулось за последние двенадцать часов. Она как раз меняла одну из повязок, когда его глаза открылись: узкая щелка голубого света.

– Снова с нами? – негромко спросила она. – Ратвен сказал, что ночью вы вели себя довольно тихо.

Щелки стали шире: она увидела, что его погубленные глаза двигаются, следя за ней. Как врач, она прекрасно знала, что он никак не может видеть ничего, кроме размытых областей темноты и меньшей темноты, да и то вряд ли, – и тем не менее он смотрел прямо на нее.

Господи, какая жуть!

Грета постаралась сохранить профессионально-бесстрастное выражение лица, которое было настолько привычным, что помогло ей почувствовать себя увереннее. Спустя секунду он попытался что-то сказать, потом облизнул потрескавшиеся губы и со второй попытки выдавил из себя:

– Где?..

– Вы в безопасности. Вы в безопасности, и никто не будет причинять вам зла, – сказала она и потянулась за стаканом воды, стоявшим на тумбочке. Кто-то (надо полагать, Ратвен) отыскал гнущуюся соломинку, чтобы удобнее было пить, и у Греты сердце защемило от острой симпатии при виде такой заботы. Она подала стакан монаху, и жуткие глаза снова прикрылись от облегчения – или, может, даже от удовольствия. А потом он чуть вздохнул – слабый и хриплый тихий звук показался ей невероятно усталым.

Она отставила стакан. На этот раз его глаза открылись полностью, устремились на ее лицо – и Грете показалось, что она ощущает, как голубой свет прикасается к ее коже… а глаза расширились в явном узнавании. Он издал неприятное горловое клокотание и отпрянул.

– Ты, – сказал он еле слышно. – Я тебя знаю. Грешница, чей день пришел.

– Да, знаю, – отозвалась Грета, ощущая себя тысячелетней старухой. – Не страшно. Я знаю. Тебя послали от меня избавиться.

– Воздайте им… по делам их… и по греховности их стремлений, – прохрипел он. – Ибо огнем и мечом своим… станет Господь увещевать всю плоть… и множество нечестивцев погибнет.

Ничего не говоря, она смотрела на него, а он поморщился и закрыл глаза, словно от упрека, и продолжил:

– Но когда праведник… отворачивается от праведности… и творит беззакония, и поступает по всей… мерзости грешника, останется ли он жив?

– Не знаю, – мягко ответила Грета.

Слова показались ей знакомыми, словно она уже их слышала, и не один раз. Он повернул голову на подушке в медленном и явном отрицании.

– Все его благочестие… все его дела… будут забыты: в своем отступничестве он отступился… и в своем грехе согрешил… и в них он умрет.

Очень давно у Греты с отцом была такая игра: надо было вести настоящий разговор, используя только цитаты из книг и пьес, и кто первым не мог подобрать строчку – любую строчку, – чтобы продолжить обсуждение, признавал себя проигравшим. Грете, которая очень рано начала жадно читать, эта игра нравилась гораздо больше, чем «Скраббл». Ни она сама, ни Уилферт почти не использовали цитаты из Библии, так как не имели запаса заученных фраз, но, глядя на лежащего пациента, Грета подумала, что имеет дело с очень опытным участником такой игры.

– Вы не сотворили беззакония, – сказала она ему не без сочувствия. – Пусть вы и собирались меня убить, но вы этого не сделали. Значит, вы избежали этого смертного греха. Нарушение закона… ну, вы ведь вскрыли дверь моей машины, но, думаю, это к делу не относится. Мы нашли вас в церкви, я и мой друг, и доставили сюда, чтобы лечить ваши раны.