Странная Салли Даймонд

Когда пришла пятница и тренинг закончился, я пять часов ехал до Роторуа на полной скорости. Я был дома в полночь и сразу же пошел в сарай.

Она лежала на кровати, но тут же села.

– Где ты был? – спросила Линди. Лицо у нее было заплаканное, а голос – совсем тихий.

– Я пытался сказать тебе в субботу вечером, но ты не хотела слушать.

Она разразилась слезами.

– Я думала, ты умер. Это было как в тот раз, когда твой отец умер, но я… я скучала по тебе.

Я подошел и протянул к ней руки. Она кинулась к моей груди.

Несколько следующих недель мы говорили столько, сколько никогда в жизни. Как будто хотели восполнить все годы молчания.

– Я так злилась на тебя. Я приняла, что ты отнял мою свободу. Я отказалась от попыток убежать. Я полюбила тебя вопреки собственной воле. Ты всегда был таким добрым и внимательным. Полной противоположностью своего отца. Но потом единственным моим желанием стал ребенок. Я тебя не обманывала, клянусь! Именно поэтому, когда я забеременела, это показалось мне чудом. Я никогда ни о чем тебя не просила – долгие годы. Но ребенок сделал бы нас настоящей семьей. Это существо, которое можно любить безоговорочно.

Мне стало больно от этих слов, и я ответил:

– Слушай, дети постоянно болеют. Я никак бы не смог отвезти ее в больницу к доктору. Ты бы хотела, чтобы твой ребенок вырос здесь? Вот так? – Я обвел руками ее комнатку без окон.

Линди обернулась с совершенно растерянным лицом, и тут я понял, что этот сарай был ее домом гораздо дольше, чем любое другое место. Она жила здесь шестнадцать лет, и после того, как отец умер, она чувствовала себя здесь в безопасности. Ей было тридцать лет. Эта комнатка без окон, по мере сил мной благоустроенная, казалась ей вполне нормальной. Я сразу пожалел, что напомнил, насколько противоестественна эта ситуация. Ее попытки убежать уже никак не были связаны с поиском дома, но только с поиском своего ребенка. Я знал, что удерживать ее взаперти – это неправильно, но она успела забыть об этом.

Постепенно мы снова стали близки, пока Линди в итоге не пустила меня обратно в свою постель. Она больше не просила о ребенке, и, как только смог себе это позволить, я сделал вазэктомию: однодневную и относительно безболезненную процедуру. Я снова снял цепь, и Линди была мне безгранично благодарна. Я чувствовал себя монстром. Именно этим словом моя мать обращалась к отцу. Я помнил.

На работе я быстро миновал уровень цифровой каталогизации счетов. И написал в головной офис IT-отдела и предложил им несколько усовершенствований по программе, которую они тогда писали, чтобы она стала более удобна для пользователей. Я научился пользоваться другим программным обеспечением и, отклонив предложение стать помощником руководителя IT-отдела в головном офисе банка в Веллингтоне, начал искать другую работу. Я сменил их довольно много – год в маленькой брокерской конторе, два года в страховой компании, но это всегда было недалеко от Роторуа. В 2004 году я стал IT-специалистом в «Рабобанке» Роторуа. На этот раз мне выделили собственный кабинет. Дела шли в гору.

Во время обвала 2008 года наш банк провел серию сокращений, и у меня уменьшилась зарплата. Тем не менее я был им нужен и остался на своей должности. В 2009-м, когда в Америке произошло несколько крупных мошенничеств с кредитными картами, я предложил свою кандидатуру в наш отдел кибербезопасности. И меня взяли. Теперь мой заработок был достаточно высок, чтобы поддерживать для нас с Линди комфортный уровень жизни.

Я постепенно поднимался по карьерной лестнице и, когда начал сам проводить собеседования, старался нанимать всех кандидатов из маори, которых мог. Бытовой расизм прошлого теперь справедливо рассматривался как позорный. Культура маори проникала в культуру пакеха. Теперь язык маори обязательно включался в нашу повседневную переписку, и все имейлы подписывались не только с «Наилучшими пожеланиями», но и «Ngā mihi». Я часто думал о Ранджи и его потенциале, который позволил бы ему занять любую должность, которую мы предлагали. У него был врожденный талант к математике, который он начал в себе замечать, только когда как следует ею занялся. Времена и подходы поменялись к лучшему.

Я установил люк на крыше сарая Линди, чтобы у нее было естественное дневное освещение. Я уставил дальнюю стену с телевизором стеллажами с книжными полками. Обновил ей ванную. Она никогда ни о чем не просила, но радостно смеялась после любого подарка и улучшения. Когда летом мы пошли на горячие источники, мне уже не нужна была цепь. Линди взяла мою руку в свою, и мы зашагали бок о бок. Я наносил лосьон от солнца на ее мягкую кожу, чтобы она не сгорела. Мы занимались любовью в траве. Она снова начала вязать.

Все это к чему-то шло, и вот одним весенним вечером 2011 года я не запер за собой дверь. А потом я не запирал за собой дверь целые выходные.

– Почему ты не запираешь меня? – удивилась она.

– Я доверяю тебе. Я люблю тебя. Ты можешь жить со мной в доме.

– Нет, все нормально, мне хорошо здесь.