Странная Салли Даймонд

Предварительно проконсультировавшись с Тиной, я пыталась заводить с ними разговоры до и после занятий. Я была поражена, насколько им нравится говорить: о своих наркотически зависимых внуках, вросших ногтях на ногах, последних распродажах в «Лидл». Мне особо нечего было им сказать, но они как будто не замечали, а я была не против их послушать. Они много смеялись. Я редко понимала, над чем именно, но не думаю, что надо мной.

Теперь у меня имелся электронный адрес, и я могла гуглить, что захочу. Я смотрела новости каждый вечер и зарегистрировалась на выборы. Избавилась от домашнего телефона и научилась пользоваться смартфоном.

Я нашла несколько статей разных лет о Коноре Гири в электронных архивах газет. Его сравнивали с лордом Луканом – аристократом, который убил няню и исчез с лица земли. Существовали сайты, посвященные реальным криминальным историям, где много обсуждали его исчезновение и мое местонахождение; все последние обновления пестрили новостями о том, как я сожгла тело отца, и моими фотографиями с похорон.

Я нашла старую черно-белую фотографию маленькой пристройки, в которой мы жили. Замки на двери, заколоченное окно. Жуткого вида унитаз и раковина. Матрас с тонкими одеялами. Моя маленькая, пустая спальня. Ничто из этого не показалось мне знакомым. Бывшие пациенты стоматологии Конора Гири описывали его как человека необщительного и тихого. «Всегда был себе на уме», – говорили они.

Глава 24

Питер, 1980

Прошли годы. Я регулярно интересовался у отца, не появилось ли еще лекарства от моей болезни, но каждый раз он только печально качал головой. Мне уже было двенадцать, так что он объяснил мне новые подробности. Я не превращусь в камень, но если ко мне прикоснется не родственник по крови, моя кожа может прогнить до костей и некротические ткани очень быстро доберутся до внутренних органов. Я просто-напросто разложусь заживо, и боль будет невыносимая. Отец допускал, что это может произойти быстро, но когда я спросил его, что именно он имеет в виду: пять минут или десять часов – он сказал, что мне не стоит об этом думать.

У нас случился еще один Особый Выход, но, когда мы пришли в цирк, я был просто в ужасе – не из-за львов, а из-за детей и их родителей, которые сидели по обе стороны от меня. Я залез к отцу на колени, хотя был для этого уже слишком взрослый, и он закутал меня в свое пальто. Другие дети смеялись надо мной.

Узнав о своей болезни, я стал видеть кошмары. Я уговорил отца остаться на мой день рождения вдвоем, и тогда он арендовал проектор, и мы смотрели ковбойские фильмы на большом экране. В другой раз он принес каталог с книгами, и я смог выбрать, какие захочу. Я выбрал книжки про Нила Армстронга, про Вторую мировую войну, а еще иллюстрированную энциклопедию динозавров. Отец сказал, это отличный выбор. Но самый лучший раз был, когда мы пешком пошли по длинной извилистой улице к железнодорожным путям, под которыми оказался туннель, выходивший на море и пляж. Отец купил мне купальный костюм. Мы сидели на коврике на гальке, и отец предложил научить меня плавать. Я заметил странные отметины у него на плечах и на животе, но, когда спросил про них, он просто покачал головой, и я понял, что их мы обсуждать не будем.

Я взвизгнул, когда пальцы коснулись холодной воды, а потом отец посадил меня на плечи и медленно погрузил вниз. Я закричал от страха и восторга.

– Питер! Не кричи как девчонка!

Это было самое обидное слово, которым отец мог меня назвать, и на секунду я заплакал, но соленая вода скрыла слезы, и совсем скоро я уже плескался по шею в воде и смеялся вместе с отцом. В тот день я научился плавать. Я мог лежать на спине и наблюдать за шепчущимися облаками в голубом-голубом небе. Потом мы вернулись, вытерлись полотенцами и снова уселись на коврик. Никто к нам не подходил, и мне было вполне нормально. Я спросил, можем ли мы делать так каждый год. Отец ответил: «Конечно, можем», и я почувствовал себя самым счастливым мальчиком на свете.

Вскоре после восьмого дня рождения отец перестал запирать меня в комнате, когда уходил на работу. Я начал помогать с готовкой. Отец часто менял книги в моей комнате, чтобы оставалось не больше двух или трех одновременно. Он сказал, что я уже вырос из игрушек, и когда они исчезли вместе с одеждой, которая стала мне мала, я подумал, не достались ли они сестре за дверью. Отец очень строго относился к тому, чтобы я хранил все свои вещи у себя в комнате. Не то чтобы у меня их было много – только книги, одежда, тетради и несколько игрушечных солдатиков, которых я хранил под диваном, чтобы отец их не отнял после того, как я еще вырасту.