Странная смерть Европы. Иммиграция, идентичность, ислам

В 1980-е и 1990-е годы под новой рубрикой «мультикультурализм» в Британию продолжался постоянный приток иммигрантов с Индийского субконтинента и других стран. Однако существовал негласный консенсус, согласно которому иммиграция — несмотря на постоянную тенденцию к росту — была тихо ограничена. То, что произошло после победы Лейбористской партии на выборах 1997 года, стало нарушением этого консенсуса. Хотя это не было ни манифестом, ни заявленной целью, правительство Тони Блэра, придя к власти, провело открытие границ в масштабах, не имевших аналогов даже в послевоенные десятилетия. Они отменили «правило главной цели», которое позволяло отсеивать фиктивные заявления о вступлении в брак. Они открыли границы для всех, кто считался необходимым для британской экономики — определение было настолько широким, что включало работников ресторанов в качестве «квалифицированных рабочих». Кроме того, открыв дверь в остальной мир, они открыли границы для новых членов ЕС — стран Восточной Европы. Именно последствия всего этого и многого другого создали картину страны, показанную в переписи 2011 года.

Конечно, существуют различные версии того, как произошел этот всплеск иммиграции после 1997 года. Одно из них, знаменитое, высказанное в 2009 году бывшим лейбористом Эндрю Нэзером, заключалось в том, что правительство Тони Блэра намеренно смягчило правила иммиграции, потому что хотело «утереть нос правым в разнообразии» и создать, как они неразумно полагали, электорат, который впоследствии будет лоялен Лейбористской партии.[18] После возмущения, вызванного его воспоминаниями 2009 года, Нэзер уточнил это конкретное воспоминание. Другие лейбористы тех лет стали говорить, что понятия не имеют, кем был Нейзер. Однако нетрудно понять, как любой человек, пусть даже младший, мог составить такое впечатление о том, что происходило в те годы.

Например, с момента ее назначения на пост министра по делам убежища и иммиграции во время первого срока Тони Блэра было ясно, что Барбара Роуч стремится полностью пересмотреть политику Великобритании в области иммиграции и убежища. Пока премьер-министр был сосредоточен на других вопросах, Рош изменила все аспекты политики британского правительства. Отныне всем людям, претендующим на статус просителей убежища, будет разрешено оставаться в Британии — независимо от того, подлинные они или нет, — потому что, как она сообщила одному чиновнику, «высылка занимает слишком много времени, и это эмоционально». Рош также считала, что современные ограничения на иммиграцию «расистские» и что вся «атмосфера» вокруг иммиграционных дебатов «токсична». За время своего правления она неоднократно заявляла о своем стремлении преобразовать Британию. По словам одного из коллег, «Рош не считала своей задачей контролировать въезд в Британию, но, глядя на картину в целом „комплексно“, она хотела, чтобы мы увидели преимущества мультикультурного общества».

Ни премьер-министр, ни министр внутренних дел Джек Стро не были заинтересованы в том, чтобы подвергнуть сомнению новую политику предоставления убежища, равно как и тот факт, что при Рош каждый въезжающий в Британию, независимо от того, была у него работа или нет, превращался в «экономического мигранта». При любой критике ее политики, как внутренней, так и внешней, Рош отвергала ее как расистскую. Более того, Рош, критиковавшая коллег за то, что они слишком белые, настаивала на том, что даже упоминание об иммиграционной политике является расистским.[19] То, к чему стремилась она и еще несколько человек из ее окружения, заключалось в полном изменении британского общества. Рош — потомок евреев из Ист-Энда — считала, что иммиграция — это только благо. Спустя десять лет после изменений, которые она произвела, она с удовлетворением сказала интервьюеру: «Мне нравится разнообразие Лондона. Я просто чувствую себя комфортно».[20]