Я обернулась и увидела, что у порога стоит девочка. Ещё меньше, чем он. И тоже чумазая вся. Стоит и смотрит на нас. И глаза у неё блестят.
А когда я вошла, то я их совсем не заметила. Потому что мне очень хотелось про работу узнать.
Я наклонилась к этому мальчику и говорю:
– Ты что, йогурт хочешь?
Он остановился и очень тихо мне сказал:
– Да.
Я говорю:
– Ты его пробовал?
И у него щёки такие чумазые.
А он говорит:
– Нет.
И смотрит на меня. И ростом почти с этот веник.
Я тогда выпрямилась и говорю:
– Ты им дай, пожалуйста, йогурт. Вот деньги.
А она смотрит на меня и качает своей головой. И ещё улыбается.
Я говорю:
– Дай им йогурт. Я тебе заплатила.
Потом вышла на улицу, стою возле остановки и плачу. Потому что мне обидно стало за этих детей.
Как будто рабы. Только совсем маленькие.
А на следующий день пришёл Вовка Шипоглаз. Я даже не знала, что он опять в нашем городе. Мне сказали, что он с отцом уехал в Москву. У них там какой-то бизнес.
Я дверь открыла, а он стоит передо мной весь такой в дублёнке и в норковой шапке. Хотя на улице уже всё бежит. А я в маминых спортивках. И футболка у меня на плече порвалась.
И ещё у меня из-за спины в коридор выползает Серёжка. Боком, как краб. Одну ножку закидывает вперёд, а потом другую уже к ней подтягивает. Но очень быстро. Потому что он ведь уже большой и ему хочется быстро передвигаться.
Я взяла его на руки, чтобы он у открытой двери на полу не простыл, и вот так мы стоим, друг на друга смотрим.
И он наконец говорит:
– Я слышал, у тебя мать умерла.
Потом ещё несколько раз заходил. Приносил еду, конфеты и памперсы. Игрушки тоже приносил, но они все были какие-то странные. Он вообще был немного странный. Почти не разговаривал. Объяснил только, что прилетел на неделю продать отцовскую дачу, квартиру и гараж. И больше ему в этом городе делать нечего.
Это он сам так сказал.
Сказал и смотрит на меня. А потом на Серёжку.
И говорит:
– А почему он до сих пор не ходит?
Я говорю:
– Родовая травма.
Он говорит:
– Да? А что это такое?
Я говорю:
– Мне было слишком мало лет, когда он родился. Таз очень узкий. Когда его тянули, пришлось наложить щипцы. От этого голова немного помялась. И шейные позвонки сдвинулись с места чуть-чуть.
Он смотрит на него и говорит:
– А может быть, операция?
Я говорю:
– Пока неизвестно. Врачи говорят, что надо ждать. Время покажет.
После этого он исчез. Перестал приходить, и я подумала, что он продал свою дачу.
А потом я наконец работу нашла. То есть я уже даже и не искала. Просто сидела дома, и мы доедали то, что Вовка принёс нам за несколько раз. Конфеты доедал Сережка.
Тут, как всегда, приходит участковая и начинает на нас кричать.
Она кричит, что я дура, что меня надо было в детстве пороть, что Серёжке нужно совсем другое питание и что я никакая не мать. А мы сидим на полу и смотрим на неё, как она кричит. И Серёжка уже не боится. Потому что он к ней привык и больше от её голоса не вздрагивает. Он только смотрит на неё, задрав голову, и рот у него открыт. Глаза такие большие, но видно, что он уже не боится. Только взгляд от неё не отводит. А я смотрю на него, и мне его жалко, потому что он голову все время к левому плечу наклоняет. А у меня от этого дыхание перехватывает.
И тут она спрашивает:
– На что мне можно присесть?
А я говорю, что не на что.
Потому что я стулья тоже все продала. Сначала кресло, потом стулья, а после этого – табуретки. Всё равно нам с Серёжкой они были не нужны. Мы с ним в основном на полу тусовались.
А она говорит:
– Тогда я на кровать сяду.
Я говорю:
– Садитесь, пожалуйста.
Она села, а Серёжка пополз к её сапогам. Я хотела его забрать, но она сказала, не надо. И я удивилась, потому что раньше она не любила, когда он к ней лез.
– Мой муж нашёл для тебя работу, – сказала она. – Будешь у него в банке прибираться и мыть полы. Там очень хорошо платят. Во всяком случае, больше, чем твоя мать зарабатывала в своей школе. Ты только должна мне пообещать, что не подведёшь нас, потому что мой муж за тебя поручился. У них очень строгая политика по отношению к подбору обслуживающего персонала. Они должны тебе доверять. Ты можешь мне дать обещание?
– Какое? – сказала я.
Потому что я правда не совсем её понимала. Хотя мне очень хотелось её понять. Очень-очень.
– Нет, ты всё-таки дура. Я говорю – ты можешь пообещать мне, что не подведёшь моего мужа? Он за тебя просил.
И тогда я сказала: «Конечно. Конечно, я не подведу вашего мужа. Я буду делать всё, что мне скажут, и буду очень аккуратно мыть все полы. И выбрасывать все бумажки».
И она сказала:
– Ну вот, молодец. Наконец поняла, что от тебя требуется. Послезавтра придёшь по этому адресу в пять часов. Работать будешь по вечерам. Тебе есть с кем оставить своего мальчика?
И дала мне бумажку.
Я говорю:
– Да, да. Всё в порядке. За Серёжу можете не беспокоиться. Он уже очень большой.
Она говорит:
– Вот и ладно.
Потом встала и пошла к двери. У самой двери обернулась.
– Да, кстати, как у него дела?
– У него всё хорошо, – сказала я. – Большое спасибо.
А когда она ушла, я заплакала.