Странная жизнь Ивана Осокина

Осокин — студент в Париже. Когда он кончил военную службу, умерла его тетка, и он получил маленькое наследство, которое дало ему возможность поехать за границу. Сначала он путешествовал, был в Швейцарии, Англии, Испании. Но уже два года живет в Париже. Слушает разных профессоров, но все не может остановиться ни на каком определенном факультете.

Осокин с молодой американкой-студенткой идут по набережной Сены, где стоят лари букинистов. Они продолжают разговор.

— Я верю в судьбу, — говорит Осокин. — Я знаю, что наше будущее где-то написано, и мы только читаем его страницу за страницей. В детстве у меня были странные фантазии. Мне казалось, что я жил раньше. Например, я знал Париж, хотя, конечно, не был здесь. И даже теперь иногда мне кажется, что я когда-то раньше жил в Париже. Когда я читал Ницше о вечном возвращении, я вспомнил все эти фантазии. И мне кажется теперь, Что и на самом деле все повторяется.

— А вы знаете Стивенсона. Robert Louis Stevenson, — спрашивает его спутница, — «The Song of The Morrow»?

Осокин вздрагивает и смотрит на нее.

— Что с вами?

— Так, это удивительно! Как я мог забыть? Конечно, знаю. Как это начинается?

— The King of Duntrine had a daughter… — начинает она медленно… — when he has old. And she was the fairest King's daughter between two seas…

Осокин слушает эти слова как завороженный. Перед ним вереницей бегут картины, в которых ему странно самому себе сознаться: утро в гимназии, когда он читал про себя эту сказку, чтобы доказать себе, что он жил раньше, и все его мысли и ощущения, когда жизнь в гимназии ему казалась прошлым, а теперь, в Париже, — будущим. Что же это значит? Ему кажется, что если бы он хоть на мгновение смог задержать эти мысли, он бы все понял. Но они бегут так быстро, что он ничего не успевает схватить, и у него остается только общее ощущение, что все перевертывается: прошлое делается будущим, а будущее — прошедшим. Если бы он смог или решился посмотреть на будущее, как на прошлое, то увидал бы его как вчерашний день.

И в то же время опять знакомое чувство, прежде возникавшее так часто, а теперь приходящее все реже и реже: все, что его окружает, уже было. Так же текла река, так же туман лежал над водой, так же из-под черного фетра выбивались золотистые локоны у его спутницы и так же звучал ее голос.

— А вы помните конец, самый конец? — спрашивает Осокин.

— Помню… — она медленно читает конец сказки.

— Удивительно! — восклицает он про себя. — Почему эти слова вызывают во мне столько ощущений? Я чувствую, что-то идет прямо от слов помимо смысла, точно я знал что-то, связанное с ними, но с каждым годом все больше и больше забываю.

— Замечательная вещь, эта сказка, — говорит он вслух. — Как вы понимаете человека в плаще с капюшоном? Кто он или что он?

— Не знаю, — медленно отвечает спутница Осокина. — И мне кажется, это даже не нужно стараться понять. Такие вещи нужно просто чувствовать. Я чувствую это как музыку. А объяснения музыки всегда казались мне смешными.

Они доходят до place St. Michel и Осокин прощается с ней.

— Вы будете у моего брата? — интересуется она.

— Вероятно, я еще не знаю.

— Скажите, что я его завтра жду.

Осокин поворачивает назад к мосту.

— В самом деле, идти туда или не идти? — думает он, оставшись один. — По-настоящему говоря, не следует. Слишком нелепо богаты все эти наследники миллиардеров. Нелли — славная, это правда, только у нас с ней далеко дело не пойдет. Во-первых, эти миллионы, во-вторых, Лулу мне глаза выцарапает, а в-третьих, мне кажется, что Нелли слишком добродетельна для меня. Она, вероятно, носит такой вязаный combination underwear и занимается гимнастикой по утрам. Я не могу себе представить, как она будет любить. Вероятно, она будет краснеть, закрывать глаза и терпеливо переносить все и предпочитать при этом, чтобы было темно. И она всегда будет ровной, милой и рассудительной. Лулу, это — воплощенная нелепость, самая восхитительная, какая только может быть. От нее никогда не знаешь, чего ожидать. Каждый день она другая. Постоянно расстаешься с одной Лулу и встречаешься с другой. Вчера она устроила мне сцену за то, что я не почувствовал ее на улице, когда она шла сзади меня. Увидала издали, нарочно догнала, шла за мной, и я не почувствовал. Значит, я ее не люблю. Значит, я могу ехать в свою Россию, а она поедет в свой Марсель и так далее, и так далее. А на прошлой неделе, Господи, что было! Она увидала во сне, что я выбросил в окно ее японского песика.