Странник

Встретившись с ним взглядом, увидев лицо брата, Николас вспомнил ярость, которая, как он всегда воображал себе, должна была вскипеть в нем, созрев за столько лет обид, дурных мыслей и злых слов. Но сейчас он чувствовал только покой. Он принял решение, был благодарен и, самое главное, рад: вот его брат, и даже смерти не отменить его любви к нему.

– Может, как-нибудь в другой раз?

Он выразительно посмотрел на Софию, указав глазами на Этту.

– Хорошо, – вздохнула София. Потом повернулась к Этте: – Я сожалею о том, как относилась к тебе. И я также сожалею, что твоя мать – демон, сбежавший из преисподней.

– А я сожалею о том, что случилось с тобой, и обо всем, что я тебе говорила, за исключением тех случаев, когда ты этого заслуживала, – сказала Этта дрожащим, несмотря на ее старания, голосом. – Но почему никто не хочет мне ответить? Что происходит?

Его ужасающая гордость не позволила ему просить о помощи, чтобы встать, но остальные предложили ее и без слов. Этта тянула Николаса за руки, поддерживая равновесие за него. Видеть ее перепуганное лицо было мучительно. Николас повернулся к Софии и Джулиану.

– Мне нужна минутка.

– У нас ее нет, – отрезала София. – Я им все объясню. Пошли!

Он покачала головой. Бог отпустил мне немного времени для этого.

– Всего минуту. Пожалуйста.

Николас не сомневался, она будет драться до их последнего вздоха, но София, коротко фыркнув, кивнула и потащила Джулиана обратно на тропу.

Этта развернула Николаса лицом к себе.

– Скажи мне. Пожалуйста, скажи мне, что происходит. Почему ты был с Айронвудом? Ты в порядке? Что у тебя с рукой?

Конечно, она заметила.

– Я сейчас – не совсем я, – признался Николас. – Нет времени объяснять все, только самое важное. Если бы я мог выдернуть мгновение из времени и остаться вдвоем навсегда, я бы так и сделал. Но мы не можем остановить время, мы можем только поправить его.

– Именно это я и пытаюсь сделать, – сказала Этта. Лицо девушки светилось мягким, словно свеча, светом, исходящим из ее сердца, и, когда она приблизилась к нему, казалось, она пытается передать ему свой свет. Николаса обожгло сожалением, что он не доверяет своему телу настолько, чтобы обнять ее так, как хочется, в очередной раз не потеряв сознание.

– Но наш план, – продолжила она, шепча ему в самое ухо, – нужно изменить. Мы не можем уничтожать ее.

Опустошение. Чистая, неразбавленная боль – Этта видела, как ее вспышка озарила его лицо, и поняла по тому, как отрицание затопило его глаза: в этом они не сойдутся. Он снова припал к ее губам, пытаясь смягчить удар, найти нужные слова. Ночная прохлада покусывала кожу, но ее губы были горячими, настойчивыми, они впивались в него, словно утверждая свою правоту.

Николас оторвался от Этты, стараясь удержать ее на месте как можно дольше, чтобы воззвать к рассудительности.

– Ее нужно уничтожить, ты же сама говорила. Я знаю последствия, знаю, что может случиться, но, Этта, разве ты не видишь? Разве не чувствуешь, сколь многое не в наших силах? Если это когда-то должно закончиться, пусть закончится сейчас. Твоя мама – она пришла ко мне в пустыне, сразу после того, как тебя осиротило. Она говорила о надвигающейся войне.

– Да я все про это знаю, – прервала его Этта.

– Она не ошибалась: это и есть война, которая никогда не заканчивается. Война между нашими семьями, – гнул свое Николас. – Она идет по определенной схеме, это вечный цикл, бесконечный сценарий.

При этих словах Этта вздрогнула, уже вскидывая голову, пытаясь снова поймать его губы, не дать ему закончить.

– Нет, нет, нет… Не говори так, не произноси этого слова…

Он заслужил чертову медаль за мужество и волю не окунуться в ее поцелуй.

– Меня все время преследует мысль, что между нашими семьями потому нет прочного мира, что в нас самих, в наших способностях кроется что-то глубоко противоестественное, – продолжил Николас. – Должно быть, так время мстит нам, заставляя все время грызться друг с другом. Мне кажется, вся эта вражда пытается затолкать нас в наше естественное время, где нам и место.

Она подняла светлые глаза, теперь затвердевшие, как осколки льда.

– Нет ничего более естественного, чем семьи. Ты не видел того, что видела я. Есть люди, которые любят друг друга, нуждаются друг в друге. Мы еще можем поправить временную шкалу. Да, это займет больше времени, но восстановить ее кусочек за кусочком возможно.

– А что потом? – вскинулся он. – Снова прятать астролябию? Мы допустим, чтобы кто-нибудь снова нашел ее и отменил все, что мы сделаем? Это единственный способ держать Айронвуда в узде, заставить его понести ответственность за то, что он сотворил со всеми нами. Если этого мало, подумай о миллионах и миллионах жизней, с которыми он играет, о безразличии, равнодушии, которые проявляет к ним. Он – не исключение, Этта, он – правило. В том, на что мы способны, слишком много силы.