Странник и Шалопай

Душа Надеждина домой не хотела. Она водила Надеждина по всему храму в надежде остаться здесь навсегда. Она любовалась иконами и картинами, рассматривала вышивки неизвестных вышивальщиц и церковную утварь. Надеждин прошёл трапезную и мастерские, заглянул в туалет. Иногда ему встречались монашки. Он улыбался им, они улыбались ему, ничего не спрашивая и не запрещая. Ноги, как это часто бывает, без всякого умысла их хозяина привели Надеждина во внутренние покои храма. Он шёл на шум воды, мечтая увидеть горный водопад. Он открыл дверь и застыл в восхищении. Это был душ. Под струями воды стояло несколько обнажённых и удивительно хорошеньких женщин. Они не вскрикнули, не завизжали, они повернулись к Надеждину своими красивыми спинками. Надеждин был стыдлив. Он поспешил закрыть дверь. Хотя его поспешность была такой же, как и устремление многих из нас к замаливанию грехов, но это был поступок, достойный восхищения Надеждиным.

Закрывая дверь, он наконец–то начал догадываться, что это не просто храм Божий, а это женский монастырь. Просто женщины здесь давно отвыкли от злых и голодных мужиков, от разных варнаков и проходимцев, поэтому они не пуганные, и поэтому всё настежь. Это было откровение. Надеждин понял, почему так страдает его ум, которому положено быть мужским, и почему так ликует его душа, ищущая свою женскую ипостась.

Надеждин пошёл к выходу. Он шёл и рассуждал о том, что мог бы тереть монашкам спины. Он мог бы даже построить здесь русскую баню. Разве душ — это удовольствие. Он мог бы готовить монашкам еду…

Надеждин не хотел расставаться с монашками. Душа просила его остаться.

Но что такое душа у современников Надеждина? Да почти ничего. Кто её слушает? Да почти никто! Другое дело — ум. Ум звал Надеждина к выходу, на улицу.

Солнце стояло в зените. После храма Надеждин очутился в жуткой духоте. Ум быстро «скис». Надеждин сел на землю под стеной монастыря и задремал. Ему снились монашки в душе, и среди них он увидел Музу. Она говорила ему: «Поехали домой. Здесь и без нас хорошо. Поехали домой. Дома тебе надо повернуться лицом к Богу и Божьей Матери. Дома. С дома и с себя начинается любовь к ближнему. И к себе…».

Надеждин очнулся, и его охватило сильно разрекламированное, но мало кому известное чувство. Его охватила ностальгия.

Он засобирался домой. Надеждин стал искать глазами транспорт, чтобы быстрее домчаться до аэропорта. Но из всех видов транспорта возле монастыря стояли только ослики. Рядом с ними дремал старики в таком же наряде, состоящем из халата и чалмы, что и сам Надеждин.

Надеждин подошёл к старику и показал рукой на осликов. Старик достал из кармана пачку «маршрутных листов» на всех языках мира.

Надеждин нашёл «инструкцию» на русском языке. Из пространного описания так выходило, что ослики знают только один маршрут: от монастыря до восточного базара вниз, и от восточного базара до монастыря вверх, и что на этом пути погонщик им абсолютно не нужен. Для того, чтобы ослик зашагал по горным тропам, ему нужна лишь поклажа на спине, а дорогу он и сам знает.

Надеждин водрузился на самого большого ослика, ростом с хорошую, рослую лошадку–пони. И ослик тронулся в путь. Ослик вёз Надеждина каким–то длинным и тесным ущельем. Надеждин высоко задирал голову, опасаясь падения камней, но потом успокоился и задремал.

Ослик встал как вкопанный возле лавки, торгующей молоком и сыром. Слезая с ослика, Надеждин приписывал и старику и ослику чудеса мудрости и прозорливости.

Во–первых, он был голоден, а во–вторых, быть на Востоке и не побывать на восточном базаре… Он даже испугался мысли о том, что базар мог пройти мимо него. Что бы он тогда рассказывал своим друзьям и подругам. Что бы он рассказал Сергею Сергееву, поднимая в гараже его творческий «айкью». Без «базара» Сергееву рассказывать было абсолютно нечего.

Надеждин вспомнил, как провожая его в Сирию, Сергеев скандировал за барной стойкой железнодорожного вокзала, смущая продавщицу, напутственный стих:

Мелькают новости бегущею строкою,
Отдавая дань летучим дням:
«Где–то на Урале был построен
Памятник забытым деревням».
А каков на вид? Молчит вещанье.
Но уже пронзил сознанье ток:
Памятник? Так, стало быть прощанье?
Памятник — лишь памяти урок…

Сергеев страдает оттого, что историю России загнали в резервации и законсервировали в ветхих памятниках. А о том, что историю можно сохранять, живя в ней, сохраняя лишь вечные ценности и вечные традиции, он даже не догадывается. Ему бы тоже надо совершить паломничество из Петербурга в Москву, а затем и в Сирию.