Странник и Шалопай

Надеждин до своего паломничества тоже не догадывался. Он тоже пытался верить в то, что своими лозунгами о «краеведении и туризме» чиновничество пытается спасать историю, но с высоты гор стало видно, что не спасать, а воровать. Попы тоже придумали крутой «наворот» на свои стройки капитализма. Мы, мол, создаём сеть духовно–нравственных учреждений, отличных от домов культуры, домов пионеров и прочей прежней «напасти» для стариков и детей.

Сергееву о том, что он увидел в Сирии, рассказывать нельзя. Затоскует, запьёт и совсем свихнётся на поэтических строках.

Базар другое дело. Это он оценит. Это ему понятно. Об этом можно.

Надеждин шёл по базару. Но и тут он не переставал удивляться. Вокруг торговали тем, что в России называли народными и художественными промыслами. Торговали тем, что в России неизменно «спасали», требовали денег на «спасение», под что писались огромные федеральные программы, во главе которых ставили «больших» людей в чине министров и губернаторов. А здесь всем этим торговали. Прямо в лавках дети что–то мастерили, шлифовали, полировали, выдували. Это была не показуха для разграбления бюджетных средств, а сама жизнь, её воспитывающая и дающая образование детям жизнь.

Надеждин ходил по восточному базару и удивлялся тому, что не видит попрошаек, нищих, воров. Всё было удивительно спокойно.

Видимо, думал Надеждин, в этой стране живут учителя, дающие правильные знания.

Надеждина от этой безмятежной картины стал донимать вопрос: «А что должен сделать он, Надеждин, чтобы и у него дома было так же. Почему в его стране огромный православный, вроде бы духовный аппарат вверг страну в хаос революции 1917 года, а затем такой же огромный коммунистический — атеистический аппарат вновь вверг страну в хаос перестройки 1985 года»?

По его наблюдениям так выходило, что для России переводчики с сирьякского диалекта арамейского языка перевели далеко не все речи Иисуса Христа, а многое перевели совсем не так, навешав на откровение Иисуса свои домыслы, легко оперируя десятью заповедями от христианина до строителя коммунизма. Похоже, что в его стране «верующие» и атеисты, слившись в экстазе, совсем утратили верные ориентиры.

Надеждин устремился к исправлению ошибки….

Глава шестьдесят первая Законы Космоса

1. Незнание не освобождает от ответственности. Это тоже Космический Закон. Механическая посылка огромной бессознательной энергии — это просто загромождение пространства и вызывает к проявлению на физическом плане энергий, которые вы вызвали. Но идут они «туда, не знаю куда», просят то, не зная что. Если ребёнок не знает качества огня и прикасается к огню, то получает ожог. Незнание Закона человека тоже не освобождает от ответственности, потому так важно говорить каждый день:

«Господи, вручаю тебе Дух свой в руки твои. Господи, Учитель, веди Дух мой, Душу мою, Сознание моё, Разум мой, Тело моё по жизни».

2. Космический закон непохожести. Каждый предмет, каждый организм, каждый атом, планета — строго индивидуальны. Нельзя в одну реку войти дважды — это закон разового получения информации. Закон непохожести или индивидуальности нужен потому, что всё в Сущем — творение Господа. Господу дорог каждый листик, каждая травинка, каждая планета, не говоря уже о Человеке. А если стоит выбор — травинка или человек — здесь вступает в силу закон соизмеримости или целесообразности — ценность запаса осознанной психической энергии, так как в Космосе и Природе ценится энергия сознания. Конечно, человек ценнее, чем травинка, но бывает и так, что травинка ценнее по энергии осознания, чем человек. Всевышнему видней!

С высоких гор, с богатого восточного базара, от полюбившихся бедуинов и экзотического ослика лихой арабский таксист вёз Надеждина в аэропорт. Надеждин не снял ни чалму, ни свой халат. От него исходил стойкий запах пота и ослика, а пыль и грязь на лице придавали ему загадочный вид вечного странника.

Араб–таксист смотрел на него уважительно и пытался втянуть в разговор. Сначала он спросил Надеждина: «Тудаххин? /Вы курите?/».

Надеждин ответил: «Анна ма тудаххин. /Я не курю/».

Потом таксист спросил: «Шу исм хадратак? /Как вас зовут?/».

Но Надеждин был так занят своими мыслями, что даже не расслышал, о чём его спрашивают. Он смотрел на быстро текущую под колёсами автомобиля дорогу, на пальмы вдоль неё и вспоминал горное шоссе.

Араб–таксист, видя, что его пассажир почти что не в себе, успокоился, отстал и дальше вёз Надеждина молча.

У аэропорта он мягко, не прерывая ход мыслей Надеждина, затормозил и сказал на прощание: «Маас салями. /Всего хорошего/».

Надеждин, очнувшись от дум, произнёс: «Хатарак. /До свидания/».

Надеждин любил аэропорты. Любил смотреть, как взлетают и садятся самолёты. Но при этом он не очень любил летать на них. Дело было не в страхе перед высотой. Высоты он не боялся совсем, как и замкнутых пространств. Дело было во времени, в расстоянии и в тех чувствах, которые через них простирались.