Странник и Шалопай

Надеждин пошёл в горы. Пошёл один, как и подобает настоящему паломнику — герою. Карабкаясь всё выше и выше по каменистым тропам, он шаг за шагом чувствовал, что восхождение в горы — это даже труднее, чем подъём по карьерной лестнице. По карьерной лестнице тебя двигают, двигают по этому карьерному аппарату, а тут ты всё должен сделать сам. Шаг, ещё шаг и так пока не дойдёшь. В пути ему помогала русская частушка:

Жили–были дед да баба
На девятом этаже,
Так как лифт работал плохо
Они померли уже.

Эта простая частушка о родной, бестолковой жизни, была сродни мёртвой воде. Надеждин шёл и клял себя за то, что опять перебрал арака — этой вкусной сирийской водки, что опять не выспался, не умылся, не побрился и в таком виде еле–еле тащится в святые места.

Но была с Надеждиным и живая вода. Совсем задохнувшись и выбившись из сил, он останавливался, опирался на большую сучковатую палку, подобранную им на тропе, смотрел на вершины гор и с придыханием шептал:

Лучше гор могут быть только горы,
На которых ещё не бывал…

Надеждин упрямо карабкался вверх. В голову Надеждина шли мысли о русских лесах и равнинах с их многочисленными кровососущими насекомыми. В горах ни комаров, ни мошек не было. Никто и ничто не донимало путника, кроме нудного и монотонного крутого подъёма да жаркого солнца. Надеждин думал о том, что всё и везде не может быть хорошо, если равнина, значит и навоз, значит и мухи или холод Антарктики с Арктикой. Всё в мире уравновешено, чтобы человеку не было …

На излёте этой мудрой мысли Надеждин перестал думать совсем, от напряжения и усталости он впал в транс, как спортсмен — марафонец, для которого впереди — даль, а позади — пыль, но добежать надо.

Но даже без всяких мыслей Надеждин продолжал карабкаться вверх.

Вдруг он ступил на прекрасную асфальтовую дорогу. От такой неожиданности Надеждин вспомнил сразу всех Святых и все молитвы, какие знал. Он был уверен, что происшедшим он обязан их участием. Он был уверен, что это они облегчили его дальнейший путь, а значит он достиг пика усталости и получил послабление, а значит он идёт правильным путём.

Надеждин зашагал по шоссе со словами благодарности к Богу: «Люблю тебя, Господи!

Сливаюсь с тобой Духом, Душою, сознанием, Разумом, Телом, всей жизнью своей! Люблю тебя, Божья Матерь — природа, Владыка Шамбалы, Учитель, сливаюсь с Вами Духом, Душой, Сознанием, Разумом и Телом, всей Жизнью».

Надеждин шёл и молился. Молился и шёл. На дороге ему попадались большие и маленькие змеи, греющиеся на асфальте. Они не мешали друг другу.

Ни один автомобиль за весь путь, проделанный Надеждиным, так и не проехал по этой дороге.

От восхождения в горы он совсем выбился из сил. Его мучила жажда. И тут, в пик своих мучений он увидел впереди огромный каменный крест, венчающий собой самую высокую гору. Крест был четырёхсторонний и был виден отовсюду. Надеждин засмотрелся на него. Он сел на дорогу и разревелся. Трудно дать объяснение такому поведению Надеждина. Слёзы лились из его глаз ручьём, словно он пришёл в отчий дом после долгого отсутствия и испытал боль утрат и потерь, и радость оттого, что дом кто–то всё–таки хранил, а значит его ждали. Ждали несмотря ни на что.

В такие минуты нас видит Бог и радуется тому, что в нашей беспризорной, глупой, нелепой жизни ещё хоть у кого–то остаётся Чистое Непорочное Сердце.

Надеждин ревел. Он оплакивал прожитые как попало годы своей жизни. Оплакивал свои поступки, принёсшие другим людям горести и беды, оплакивал свои мысли, которые часто были ещё хуже, чем его поступки. Он ревел, и ему становилось легче.

Что с ним происходило, он не понимал, да и не пытался понять. Он просто ревел, шмыгал носом, тёр лицо руками и даже выл.

В этом кресте, огромном каменном кресте Надеждин видел все земные пути, словно они сходились здесь, проникая в крест, и расходились от него, скрывая путников за пеленой усталости, страданий и бед.

Надеждин ясно, до чувственного понимания тепла и холода осознал, что всё дело в направлении Сознания. Всё дело в устремлении. Устремление к Богу и Божьей Матери, к их Сыну, Любви, Гармонии, покою и Радости — один путь. Устремление от них — путь другой.

Надеждин рыдал. Душа его ликовала, а тело вздрагивало, не выдерживая напряжения души.

Надеждин смотрел на этот огромный крест, смотрел на деревню, раскинувшуюся у его подножия, и думал о том, достоин ли он войти в эту древнюю, святую деревеньку.

Он смотрел, думал и молился: «Люблю тебя, Учитель! Люблю тебя, Владыка! Учитель, сделай, как надо»!

Эхом прошёл через Надеждина голос Учителя: «Иди».

Надеждин встал и пошёл в деревню. Его вид никого не удивлял. Деревенские жители привыкли к паломникам и совершенно не обращали внимания на то, в каком виде они приходят к храму.

Надеждин шёл по деревне. Он улыбался и приветствовал всех словами «салам–малейкум», а услышав ответ, говорил: «Шукран». Он тыкал себя пальцем в грудь и повторял: «Садык, садык».

Люди тоже улыбались ему.