Странники терпенья

– Ты когда-нибудь видела художника, который рисует портрет? – спрашивал Андрей. И, не дожидаясь её ответа, продолжал: – Если бы у тебя была возможность понаблюдать за его работой, ты бы заметила, что почти до самого конца непонятно, какое выражение лица будет у портрета, то есть будет ли человек, которого изображает художник, плакать или смеяться. Вот здесь ещё осталось.

Он снова сделал несколько взмахов бритвой. Остатки волос посыпались на чёрный шёлк.

Андрей отошёл, прищурился.

– Что ж, всё идёт хорошо. Последний штрих!

Он выдавил ей на голову мыльный крем, взбил его кисточкой и начал брить её наголо.

– Отчего это происходит? Оттого, что и у смеха, и у слёз одна и та же природа. Смеющийся и плачущий человек – это по сути одно и то же. Ни тот, ни другой не могут вести себя адекватно в этот момент, нормально общаться, они оба находятся в одинаковом состоянии аффекта. И перепутать, какое именно это состояние, ничего не стоит, так они похожи. Сама подумай, когда ты смеёшься до колик, у тебя из глаз текут слёзы. Разве не так?

На этот раз он взглянул ей прямо в глаза. И Марина кивнула.

Андрей радостно улыбнулся.

– Я очень рад, что мы наконец начали понимать друг дружку! – объявил он и продолжил бритьё.

Марина сидела, не шелохнувшись, чувствовала, как бритва неприятно скользит по черепу. Снова заставила себя прислушаться к тому, что он говорил.

– Я это знал! Знал с самого начала, что это произойдёт, что в конце концов ты меня поймёшь… Ты идеальная находка. Именно то, о чём я говорю. Ты очень красива, замечательно сложена, но при этом у тебя есть маленький дефект – ты глухонемая, ты не можешь ни слышать, ни говорить. И это прекрасно. Это и есть идеал, если хочешь знать.

Андрей взял полотенце, насухо вытер её бритую голову, отошёл полюбоваться.

– Ну что ж, шлифовка прошла безупречно. А теперь нам предстоит огранка – макияж! Секрет хорошего макияжа весьма прост. Он должен быть ярким, броским, но не вычурным! Посмотрим, что у нас получится.

Он снял резиновые перчатки, сел, придвинулся поближе.

– У тебя превосходная кожа. Чистая, гладкая, и, самое важное, очень хороший, естественный цвет. Что ж, приступим. Доверься мне, и ты убедишься в том, какая большая разница между тем, что видит художник, и что видит обычный человек. Расслабься!

Он начал наносить румяна на её лицо. Его губы теперь находились очень близко. Марина поневоле считывала всё, что он говорил.

– Подлинное наслаждение, моя дорогая, всегда идёт рука об руку с опасностью или даже с болью. Возьмём, например, роды – через какие ужасные страдания должна пройти женщина, чтобы увидеть впервые своё дитя и ощутить эту невероятную радость! Чувство опасности или страха, подмешанное к удовольствию, делает это блюдо по-настоящему пикантным, ты согласна? Есть такой фильм – «Казанова-70». Знаешь, кто такой Казанова? Это знаменитый соблазнитель женщин. Как Дон Жуан. Только Казанова был не литературным персонажем, а подлинно жившим человеком. Короче говоря, в этом фильме Казанову играет Марчелло Мастроянни. Тот самый, которого мы с тобой видели в «Браке по-итальянски». Так вот, оказывается, что он способен вступать в интимную связь с женщиной, только когда ему что-то угрожает. Его психоаналитик советует ему перейти к исключительно платоническим отношениям, но Мастроянни, то есть Казанова, категорически отказывается от этой возможности. Он предпочитает постоянно пребывать в поисках опасных наслаждений. Прежде чем лечь с женщиной в постель, вылезает на карниз, рискуя сорваться, и так далее. Понимаешь, о чём я говорю? Разве когда твоя кожа обожжена или – зачем такие крайности? – пусть даже просто обнажена, ты не чувствуешь своё тело гораздо острее? Любое ничтожное прикосновение мгновенно вызывает твою реакцию. Закрой глаза, мне надо покрасить веки.

Марина послушалась с облегчением. Погрузилась в темноту, перестала вникать в этот бред, который он нёс. Только чувствовала, как её лица касается то кисточка, то карандаш, то тёплые пальцы Андрея.

Потом он тронул её за плечо. Она открыла глаза. Андрей выглядел очень довольным, он почти сиял. Его губы по-прежнему были совсем рядом. И он по-прежнему говорил.

– …на этом я, пожалуй, и остановлюсь. Пора поднимать занавес, моя дорогая!

Он отошёл, взял с полки шкафа ручное зеркало, подал ей элегантным жестом.

– Прошу вас, пани!

Марина в изумлении смотрела на своё отражение. Ничего подобного она не могла себе представить. Её лицо исчезло. Больше всего оно походило сейчас на венецианскую карнавальную маску, которая висела в кабинете их главного режиссёра. Только сейчас это была какая-то безумная маска. Ощущение безумия усиливалось ещё и от всего её нового облика – волосы у лба и на темени начисто выбриты, оставлены только на висках. Все оставшиеся на голове волосы собраны назад и связаны в тугой, маленький узелок.

Самурай!

Ну да, что-то наподобие этих средневековых японских рыцарей. Кажется, самураи носили такие причёски. Но они же были мужчины. Не женщины.

И не девушки.