Странники войны

– Я, конечно, не выдам вас Фройнштаг. Однако философствовать подобным образом в ее присутствии не советовал бы, – полушутя предупредил Родля штурмбаннфюрер. – И никогда впредь не называйте оберштурмфюрера СС «фройлейн». Это уже не совет, а приказ.

– То есть я велю пропустить машину оберштурмфюрера.

– А что, кто-то пытался задержать ее? – едва заметно улыбнулся «первый диверсант рейха». – Хотел бы я видеть эту сцену. Кстати, она прибыла одна?

– С водителем. Я не стал отрывать вас от чтива и сам приказал…

– О водителе и машине я знаю, Родль!

– С ней – та женщина, ради которой Фройнштаг пришлось порыскать по альпийскому Капфенбергу.

– Ага, значит, Ева Браун с ней.

– Простите?..

– Я всегда великодушно прощаю вам, Родль. Что вы так мучаетесь, глядя на меня, словно на жертвенного агнца?

– Но эта женщина, насколько я знаю, не Ева Браун.

– Это вы так считаете, гауптштурмфюрер. Имперская же тень согласна только на Еву, и не ниже, да простят меня, имперского сводника, все сущие на небесах ангелы и святые.

– Ваш Зомбарт плохо кончит, господин штурмбаннфюрер, – мрачно осмотрел свои начищенные до блеска сапоги адъютант.

– Судя по вашему тону, вы имели в виду вовсе не Зомбарта, а меня.

Родль недовольно покряхтел и зачем-то поправил кобуру, которая в самые ответственные моменты отвисала так, что оказывалась у него в паху.

– Мы с вами тоже немало рискуем.

– Наконец-то вы признали, что мы не только отсиживаемся в глубоком тылу.

– Мне бы не хотелось, чтобы вы сводили мои опасения к обычной дружеской шутке. У меня действительно создается впечатление, что нас втягивают в какую-то странную авантюру.

– Причем делают это давно и постоянно.

Скорцени приблизился к столу, трепетно, хотя и наобум, раскрыл папку в антрацитово-черном переплете, словно колдун – свое чернокнижие.

«Набополасар», – прочел он. А ведь эта история находилась в середине машинописи, и страницу он не загибал и не закладывал. Концепция Юнга относительно того, что все странности и совпадения, с которыми мы сталкиваемся в жизни, являются проявлением неких неизвестных нам сил природы Вселенной, стремящихся подчинить весь хаос и сумбур человеческой жизни непонятному и недоступному нашему пониманию порядку, продолжала подтверждаться с убийственной убедительностью. Тем не менее со стороны Скорцени напоминал Родлю монаха, старательно выискивающего в Святом Писании библейское оправдание своих низменных грехов.

– Речь идет не о тех авантюрах, в которые нас ввергают как диверсантов. Там все оправдано высшими интересами рейха. Но эти двойники… Это тайное подражание фюреру… Еще ведь неизвестно, как начнут истолковывать их появление, а главное, ваше пристрастие к ним в ближайшем окружении Гитлера.

– Ваши страхи уже на чем-то основаны?

– Тогда было бы проще. Мы тотчас же постарались бы ликвидировать их источник. А так нарастает молва. Безликая, всеобщая. Я это предчувствую. Где двойник – там подозрение.

– А где подозрение – там неминуемо появляется двойник. Улавливаете логику бытия?

– Будь я вашим шефом, категорически запретил бы читать философские трактаты и авантюрные истории. К счастью, мне этого не дано. Приказать оберштурмфюреру Фройнштаг немедленно прибыть к вам?

– Но ведь она захочет привести себя в порядок.

– Естественно. Хотя вы сами запретили упоминать о том, что она женщина.

– Таковы «видимые проявления неизвестных принципов природы, являющиеся одинаковыми и одинаково действующие во всей Вселенной»[78], – вновь продемонстрировал Скорцени абсолютную вредность учения.

47

Наконец появился Звездослав. Прежде чем положить карту на стол, он внимательно посмотрел сначала на Беркута, затем на отца. И все понял.

Карта Европы, которую он расстелил перед лейтенантом, оказалась старой и истерзанной, как охваченный войной континент. Но все же на ней можно было найти существовавшие до войны границы, а главное, Звездослав сумел «с точностью до километра», как он уверял, определить точку, в которой находится их хутор. Впрочем, Польша на этой карте была выделена особо и подана более подробно, чем другие страны, так что, возможно, парень действительно определил их местонахождение более-менее точно.

– Как зовут командира вашей группы? – спросил Беркут, все еще не отрываясь от карты, прикидывая, каким путем легче всего пробиваться к линии фронта, к границе Украины.

– Отец уже называл его. Кодур.

– Кличка, конечно?

– Я знаю только это: Кодур.

– Можешь связаться с ним? Сегодня же. Хотелось бы встретиться.

– Зачем? – не то чтобы испугавшись, но как-то растерянно спросил Звездослав, неодобрительно посматривая при этом на отца. Он почему-то решил, что мысль о встрече с командиром партизан возникла под его влиянием.

– Так можешь или нет?

– Вы хотите встретиться только с Кодуром?

Немного поколебавшись, Беркут решительно заявил:

– Почему только?.. Со всеми. Или хотя бы с теми четырьмя, что бежали отсюда через окно.

Звездослав молча наполнил свою рюмочку, выпил, пожевал бутерброд и, взяв автомат, направился к двери.

– Буду через полчаса. Надеюсь, что с Кодуром. Хотя человек он… – выразительно помотал головой Звездослав.