Утомленная долгим ожиданием мать тогда набрасывалась с претензиями на проходивших мимо медсестер и докторов. Мало того, еще и упала в обморок прямо в больнице. Отец доставил ее домой, и она принялась бомбить звонками младшую дочь и зятя, требуя немедленно сообщать ей любые новости. В какой-то момент в разговоре заикнулась о необходимости подготовиться к похоронам старшей дочери. Вместо того чтобы заниматься Мелоди и ее новорожденным сыном, Робин и Фред потратили несколько часов на переговоры с матерью.
Конечно, тот случай был из ряда вон, хотя подобные истерики происходили из раза в раз, и именно тогда Робин с Мелоди пришли к соглашению: что бы ни стряслось, мать следует по возможности держать в неведении.
Поэтому Мелоди и не поставила ее в известность о нападении маньяка. Естественно, когда выяснилось, что сестра исчезла, позвонила матери – вдруг та в курсе, куда запропастилась ее младшая дочь? Ничего полезного не услышав, повесила трубку, предварительно обмолвившись – мол, наверное, она занята с пациентом.
Робин не придала рассказу Мелоди особого значения, а через три дня получила сообщение от матери:
Только что узнала – оказывается, на мою дочь совершили жестокое нападение… И все вокруг об этом слышали, кроме меня! Надеюсь, ты жива-здорова… Жаль, мне никто не сказал, иначе постаралась бы помочь.
Робин перечитала текст раз десять, и у нее создалось сильнейшее впечатление схожести сообщения с рисунком Зигмунда Фрейда: чем дольше на него смотришь, тем лучше понимаешь – на самом деле перед тобой обнаженная женщина. Какой тут заложен смысл? Мать обеспокоена и одновременно обижена, что ее никто не оповестил? Или в трех строчках проявляется человек с наклонностями нарцисса, который в первую очередь ошеломлен тем, что его обошли вниманием?
Как бы там ни было, ясно одно: чем дольше откладываешь разговор с родительницей, тем тяжелее потом будет при личной встрече. И Робин ближе к обеду направилась к матери, заранее понимая, что испытание предстоит сложное.
– Привет! – подала она голос, открыв дверь. – Мама, это я.
Несколько секунд в доме царила тишина, затем из спальни послышалось слабое:
– Робин?
– Да-да. Я… э-э-э… тебе звонила, но ты не сняла трубку.
Робин медленно заковыляла по коридору. Щиколотка уже не так болела, однако довольно сильно опухла и реагировала на движения.
– Я спала…
Голос звучал странно – пожалуй, даже отрешенно.
Робин добралась до двери и прислонилась к косяку. Поджала ногу, дав ей отдохнуть.
Смертельно бледная мать лежала в постели. Полное отсутствие макияжа, ночная рубашка… В обед такого не случалось в принципе. За своим внешним видом она всегда следила тщательно.
– Что с тобой? Ты больна?
– Нет… – прошептала мать. – Я… приняла успокоительное.
– Ого! – Робин переступила порог и присела на краешек кровати.
– Ужасно испугалась, когда услышала новости… – Подбородок матери заметно дрожал. – Мне сказала Гленда. Гленда! Якобы тот человек тебя схватил и куда-то увез в багажнике машины.
– Мама, со мной всё в…
– Я уже потеряла твоего отца. А если б еще лишилась и ребенка… Ни одна мать такого не вынесет, знаешь ли. – Ее глаза заволокло слезами. – Твоя смерть превратила бы меня в жалкую развалину.
Робин тяжело сглотнула.
– Копы приехали вовремя, и ничего страшного не случилось. Правда, мам.
– Все кончилось – и ни одного звонка… Хоть бы сказала – мол, всё в порядке… Мелоди и не намекнула, что мне надо мчаться в больницу. Знаешь, когда ты была совсем малышкой, у тебя случилась серьезная ушная инфекция – на целую неделю тогда угодила на больничную койку. Я все эти семь дней провела с тобой в палате. Врачи не могли заставить меня уйти. Один даже заявил медсестре: с такой матерью ребенку ничего не грозит. До постороннего человека и то дошло…
Робин откашлялась. Прошло пять минут, а она уже как выжатый лимон.
– Не хотела доставлять тебе беспокойства, потому и не звонила.
– Гленда была в шоке, что я ничего не знаю. Должно быть, я выглядела полной дурой…
– Мама, наверняка она все поняла.
Глаза матери вспыхнули.
– У тебя в детстве однажды случилась серьезная ушная инфекция. Тебя тогда положили в больницу на целую неделю…
– Мама… Ты хорошо себя чувствуешь?
– Они не могли меня заставить выйти из палаты. Все врачи были под впечатлением. Один из них даже сказал медсестре, что я – прекрасная мать.
Похоже, мама здорово не в себе. Робин еще никогда не видела ее в подобном состоянии. Смотрит в стену, выглядит совершенно потерянной… Неужели это Диана Харт, сильная и властная? Транквилизаторы словно превратили ее в другого человека – мягкого и нерешительного. Сердце Робин вдруг заколотилось, и она нежно сжала руку матери.
– Мама, со мной все хорошо.
– Я стала бы жалкой развалиной…
– Понимаю, мам, но у меня и вправду все отлично.
– Иногда… иногда думаю: слишком жестко тебя воспитывала. Однако ты должна понимать, что я всегда желала тебе только добра.
Робин смахнула нечаянную слезинку.
– Да-да, конечно…
– А ты меня вечно так разочаровывала!
Робин изумленно уставилась на мать.