Странные страны. Записки русского путешественника

Мы завели квадроциклы. Самый крутой достался, естественно, Чубайсу — объем двигателя 700 кубиков. Я сразу вспомнил, что на мотоцикле такой силы — максимальной по тем временам — мой папа выиграл соревнование среди дружественных армий в Германии в мае 1945 года. Чубайс сказал, что никогда не ездил на столь мощном квадроцикле. А я, естественно, не желая от него отстать, сел на какой-то квадроцикл чуть меньшей мощности, но для меня достаточной. Началась тренировка (и почему Давыдов называл это тренировкой?!). Мы переоделись во все наши литые многокилограммовые сапоги, наколенники, каску, очки, панцирные защиты груди, локтей, рук. Продолжало забавлять, что все это происходит пятого января, когда в Москве снег и вообще русская зима, а здесь лето, жарко, мы уже третий день ходим в футболочках. Сели мы на эти квадроциклы…

* * *

А ночь-то я почти не спал. Все время просыпался, взбудораженный какими-то странными «новозеландскими» снами. Когда вышел к завтраку, Чубайс на меня внимательно посмотрел и спросил, нормально ли спалось. Я сказал: «Да нет», на что он ответил, что в таком случае на тренировку ехать нельзя, поскольку она проходит на большой высоте, а потому представляет серьезную опасность. Я с трудом добился права на тренировку, в чем не раскаялся, потому что мгновенно проснулся и остался собой доволен: ни разу не упал, не потерял ориентир, не снизил скорость, хотя несколько раз попадал в очень сильное пылевое облако, когда не понятно, куда в данный момент приведет дорога. Мой любимый тренер по всей колесной и гусеничной технике Лёша Чубайс, тем не менее, делал мне замечания — очень профессиональные: касающиеся наклона тела при поворотах, распределения веса. Когда я впервые сел на квадроцикл много лет назад в Узбекистане, это было таким юношеским и наивным. А сейчас, хоть и побаиваюсь, но веду себя как опытный драйвер. В общем, тренировка прошла отлично.

Мы переоделись и вернулись в крохотную-крохотную придорожную гостиницу, очень старую и атмосферную — времен золотых приисков. После обеда прогулялись в маленький городок на берегу озера: если в Квинстауне три улицы, то здесь — одна. Мы с Андреем Раппопортом по ней чуть побродили, и вернулись в гостиницу.

Небольшой ресторанчик. Какой-то гитарист поет, клавишник рядом что-то наигрывает. Сидят люди. Тянут эль. Вокруг незнакомые деревья. Вернее, сначала кажется, что знакомые, но потом понимаешь, что именно таких ты нигде не видел. И не пуганые птицы, которые садятся на руки, на плечи. Все это вместе с осознанием, что сейчас январь, создает небывалое ощущение. Дальше — ужин. Боря Вайнзихер взял гитару, и мы пели до начала первого ночи. Договорились о раннем вылете — в восемь на вертолетах.

* * *

6 января. Мы на Южном острове, через некоторое время окажемся на Северном. Кажется, что здешнее лето — искусственное, рукотворное. Вот смотришь на цветы, деревья, птиц! Птицы, которые вроде бы напоминают воробьев или скворцов. Деревья, которые вроде бы напоминают клен. Хотя цветы здесь не напоминают ничего, они сами по себе — яркие, густые. Во второй половине дня едем на джипах где-то в горах, справа и слева высокие цветы, метра два, яркие, желтые. И насколько видит глаз — бесконечное поле огромных желтых цветов.

А перед этим был завтрак в маленькой придорожной гостинице. У нас это назвали бы сараем. Деревянный барак, разделенный на комнаты. Чистейшая постель. Горячая вода. Чего не было в походах по Узбекистану или Байкалу, когда, ночуя не в палатках, а в чем-то, что называется гостиницей, думаешь: лучше бы в палатках. Тем не менее, здесь при полном отсутствии цивилизации (по дороге не встретилось ни одной деревни или фермерского хозяйства, попадались лишь отдельные овцы или стадо коров) — вдруг такая вот гостиница. Понимаешь, что некий дизайнер приложил сюда свою дизайнерскую руку и свой дизайнерский глаз: вот ретро автомобиль 150-летней давности; вот какая-то телега, стоящая так, будто лошади пасутся где-то рядом. Завтрак в восемь утра. На столе чай, лежат какие-то печеньица, кусочки хлеба, немного колбасы, яйца. Ты берешь все это и выходишь к грубо-сколоченному столу. Идеально подстриженная трава. Кто ее стриг? Кто сколотил эти столы? И ощущение, что приехал в глушь, «загород». Хотя смешно так говорить, когда ты на острове, где не видно больших городов и активной цивилизации, где только этот новозеландский воробей стоит на столе и укоризненно смотрит, как ты из этой тарелки ешь кусочек хлеба и кусочек колбасы. И не возникает сомнения, что непременно нужно с ним поделиться. А воробей, уверенный, что его не тронут, не сгонят, не причинят вреда, благосклонно разделяет с тобой трапезу.

* * *