Странные существа

Так вот, думаю, причина печальных происшествий с моими моделями в том, что Смерть ревнива и не любит, когда искусство используется в чьих-то корыстных целях. Оно, искусство, должно быть чистым. Именно тогда я поднялся на следующую ступень в своём призвании: теперь я не ждал подходящего материала, а сам искал и создавал его.

Уже минут пятнадцать я работал над вторым глазом мёртвой дурочки. Он изначально был обречён на жертву, но для моих целей нужно было, чтобы он был открыт и блестел. Убрав зажимы, я критически оглядел работу. Девчонка изумлённо вылупила глаза, словно сидела в цирке. Пусть пока поглядит на мир остановившимся взглядом, а мне надо заняться ртом. Заставить мимические мускулы покойника изобразить радостную улыбку – дело довольно хитрое. Главное, чтобы челюсть не отвисала. Но с помощью своего искусства и тонких инструментов я справился с этим быстро. Правда, пришлось сделать два-три незаметных надреза и несколько столь же незаметных стежков, а кое-где вставить изобретённые мной хитрые конструкции. Теперь пройтись наждачком по зубам – они у деревенской неряхи все были в жёлтом налёте, хорошо хоть, спереди целые. Потом тоже чуть смажу их глицерином для блеска. А улыбочка ничего получилась, думаю, при жизни эта простушка так изящно не улыбалась – я вспомнил, как она осклабилась во всю пасть, когда я пригласил её в машину.

Морозец оборачивался лютой стужей – я уже больше часа трудился на открытом воздухе. Надо бы залезть погреться в авто, но оставлять тело без присмотра нельзя – над нами по-прежнему с резкими воплями кружились вороны. Рано, рано, погодите. Попрыгав на месте, я достал фляжку с водкой, растёр лицо и ладони и отпил добрый глоток. Стало гораздо теплее, и я продолжил.

«Съёмки на плэнере» – такое объяснение я давал своим поездкам. Для достоверности я привозил несколько хороших пейзажных фотографий и раз даже устроил из них небольшую выставку. Многие критики писали, что известный художник хочет оставить жуткий жанр, принесший ему славу, и пытается перейти на более традиционные формы самовыражения. Пусть себе думают так. Я часто ухмылялся, представляя лица этих почтенных искусствоведов, увидь они тщательно скрываемую коллекцию моих настоящих работ, которые я делал вдали от города.

Первый раз это вышло почти случайно, хотя я уже давно задумывался о такой возможности. На малолюдной по вечернему времени пригородной станции я встретил молодую аристократку, которой недавно был представлен на каком-то приёме. Правда, тогда девица отшатнулась от меня, как от прокажённого – частая реакция, особенно у нежных дам. Плата за моё искусство. Надо сказать, невысокая. Но сейчас девица, кажется, обрадовалась нашей встрече. У неё были какие-то проблемы – я особо не вслушивался, лишь изредка участливо кивал с доброй улыбкой, одновременно лихорадочно обдумывая, как реализовать столь удачно возникшую возможность. Она всё ещё слезливо и беспорядочно рассказывала что-то о ссоре с родителями, что убежала из дома, куда глаза глядят, пришла в себя за городом, и не будет ли господин любезен сопроводить её назад, потому что она уже не злится на родителей, ей очень страшно, и она проголодалась, а денег у неё совсем нет, как я всё продумал, а свисток подходившего к станции паровоза стал точкой в моём решении. Я резко и сильно толкнул её под скрежещущие колёса, надеясь лишь на удачу, и сразу же отошёл, скрывшись в сгустившихся вечерних тенях, пока не поднялся переполох.

Утром я позвонил безутешным родителям, выразил подобающее случаю соболезнование и предложил свои услуги, которые были с благодарностью приняты. Я очень много работал над этой вещью, и не зря. Теперь я часто с удовольствием гляжу на неё, вспоминая трудности, которые мне доставили вываливающиеся из перерезанного тела внутренности, как я выдирал их, заменяя папье-маше, как устанавливал всё время норовящее завалиться тело, гримировал, кое-где подшивал, что-то подрезал. И запах, упоительный сырой запах обнажённого человеческого нутра и только начавшейся разлагаться плоти.

А на снимке прекрасная и печальная девушка на фоне роскошной драпировки, прикрыв глаза, сидела за столом, задумчиво перебирая изящными руками разбросанные по нему белые розы.

Как жаль, что из всех моих шедевров последних лет лишь этот доступен широкой публике. Я не совсем лишён тщеславия и часто перебираю свои тайные снимки, представляя, как восхищалась бы ими толпа на выставках. О этот весело хохочущий мальчуган, рисунок смеющегося рта которого идеально повторяет кровавый разрез на горле! О величественная дама, стоящая прямо, как сосна, и держащая в руках собственную голову с кокетливо надвинутой на лоб шляпкой и строгим выражением на лице! О сидящий господин в цилиндре с большим распоротым животом, алчно поедающий собственную отрубленную ногу! После моей – надеюсь, очень не скорой смерти – эти снимки будут извлечены из хитрого тайника в моём особняке, и я обрету мировую известность. Только надо будет оставить указание, где искать, иначе ведь никогда не найдут.