– Какая разница, что за хлам ты бросила в озеро? Есть у тебя настоящий секрет или нет?
Слова влетели в Шляпу, как мотыльки. От стыда за это свое признание Клевер чуть не лишилась чувств, но Кобальт лишь недовольно поджал губы.
– Я чувствую, что ты способна на большее.
Он легонько постучал по шляпе, и Клевер согнулась пополам, словно секрет, который она пыталась удержать, царапал ей горло когтями. Девочка сглотнула, хотя ее буквально выворачивало наизнанку. Из последних сил она старалась не выпустить свою тайну, загнать ее поглубже.
– Это, должно быть, что-то поинтереснее! – Кобальт встряхнул Шляпу, словно просил милостыню. – Ну же, не упирайся.
Со стоном Клевер почувствовала, как горло наполняется едкой кислятиной, да еще и извивающейся червяком. Тайна появлялась под шепот:
Глаза Клевер налились кровью и вылезли из орбит. Она стиснула челюсти так сильно, что едва не потеряла сознание, но горький червячок проскользнул между зубов и шлепнулся в Шляпу.
– Так-то лучше, – промурлыкал Кобальт. – Что умеет делать эта диковина?
Клевер помотала головой. Она не знала.
– Необходимая, вот как? Уж не та ли это диковина, которую так рьяно разыскивает некий сенатор? Ключ к победе над Бонапартом? Неважно, я сам у него спрошу. – Страшный человек забрал свою шляпу, и Клевер смогла, наконец, перевести дух. Обеими руками она схватилась за решетку, чтобы не упасть. А Кобальт, смахнув в шляпу последние липкие клочки, залихватски нахлобучил ее на голову и похлопал сверху, чтобы сидела плотнее.
Осклабившись, он повернулся к девочке.
– Ну, разве тебе не стало легче? Ты ведь чувствуешь, что очистилась? Сбросила груз?
– Умоляю, – прохрипела Клевер. – Не забирайте его.
– Вот еще! Конечно, я возьму саквояж. Как же не взять, после того как ты призналась, что в нем?
Одним пальцем Кобальт брезгливо толкнул Клевер в клетку и запер.
– Обычно я не торгую диковинами. Моя пламенная страсть – тайны. Но если она так важна, как ты говоришь… – болтая, он обшаривал взглядом повозку. Заметив саквояж, он тут же схватил его своей тонкой паучьей лапкой.
– В наши дни кое-кто готов платить за такие вещи звонкой монетой. – Он подозвал пса и стал отвязывать свою лошадь. – Сенатор Оберн, к слову, разъезжает по штату, собирая сторонников. Демократия – неприбыльный бизнес, зато война приносит большие дивиденды, и сенатор поставил на нее.
– Прошу вас, пожалуйста, – молила Клевер. – Я дала слово ее беречь.
Кобальт уже сидел в седле. Оглянувшись, он бросил через плечо:
– Что ж, ты старалась изо всех сил. Не кори себя. Такой пикантный секрет, кто бы смог удержать его при себе?
Но уехать Кобальт не успел. Из-за деревьев выскочили Уиллит с сообщниками и, грозя оружием, преградили ему путь. Собака рычала, но браконьеры не дрогнули.
– Что в сумке? – спросил Уиллит.
– Это останется между Кобальтом и девицей. Иначе секрет перестанет быть секретом, сам знаешь.
Уиллит чесал зудящую шею. Он скреб ее так яростно, что расцарапал кожу.
– Я разрешил тебе забрать секрет. О сумке речи не было.
– Ты мне солгал. Она – не простая девчонка с гор. А сенатор Оберн был бы очень недоволен, узнав, что ты имеешь дело со Штопальщицей. Но я сохраню твой секрет – и возьму саквояж, – сказал Кобальт. – А теперь пусть твои гориллы расступятся, мне предстоит неблизкий путь.
Уиллит уставился на Клевер, потом снова на Кобальта.
– Если ты позарился на эту сумку, – процедил он, – стало быть, в ней что-то очень ценное.
– Предлагаешь обмен? – Кобальт приподнял одну бровь.
– Есть одна штука, которую я очень хочу заполучить.
– Очень хорошо, – вздохнул Кобальт. Сняв шляпу, он протянул ее Уиллиту, но тот испуганно отшатнулся.
Клевер поглядывала на Шляпу со странным чувством отвращения и восторга. Она изо всех сил старалась не заглянуть случайно внутрь. Тулью Шляпы перекосило и раздуло, внутри бушевал океан секретов. Какое количество людей стало ее жертвами? Какие признания оказались заперты внутри этой чудовищной диковины?
– За чем же дело стало, – сказал Кобальт с приторной улыбкой. – Выуди ее.
– Что, так просто протянуть руку? – Уиллит нервничал.
– И поторопись, у меня назначена встреча.
Отвернувшись, Уиллит засунул в Шляпу трясущуюся руку и стал шарить на ощупь. Из Шляпы до Клевер доносились далекие голоса, крики, даже колыбельная песня, словно в бархатной подкладке застряла толпа призраков. Один женский голос показался таким знакомым, что Клевер даже задохнулась. Она напряженно всматривалась в Шляпу, пытаясь разобрать слова. Но голос звучал слишком тихо, а потом и вовсе потонул в шорохах и шепотках – она ничего не успела разобрать.