Странные вещи

Затаив дыхание, Клевер сделала первый стежок. Лоскуток ткани был обтрепан по краям, но Клевер пришивала прочно. Сюзанна лежала неподвижно, только сияли в мерцающем свете ее глаза-пуговицы.

Клевер заметила, что кукла сшита голубой нитью. Ткань была грязной и вытерлась, став мягкой, как лошадиный нос, но голубая нитка оставалась яркой, как леденец. Закончив с первой заплатой, Клевер перевернула Сюзанну и на спине, где пули вышли, нашила вторую, точно такую же. Потом зашила разрыв у Сюзанны на руке и закрепила пуговицу-глаз. За все время операции Кукла ни разу не вздрогнула. Идеальный пациент.

– Вот так, – сказала Клевер, опуская Сюзанну на землю. – Все равно что заштопать носок. Во всяком случае, проще, чем накладывать настоящие швы. Да и выглядит симпатичнее.

Сюзанна погладила себя по новому животу и закрутилась на месте, пытаясь разглядеть собственную спину. Заплатки выделялись яркими квадратами на смуглом тряпичном теле, и Клевер подумала, что, если что и могло вызвать у Куклы улыбку, так это они. Но Сюзанна просто забралась обратно в мешок и закрыла изнутри свой карман.

– Не стоит благодарности, – задумчиво сказала Клевер.

– По крайней мере, она не убила тебя камнем, – заметил Ганнибал, выбираясь из укрытия. – Твое мужество не уступает твоему безрассудству, медсестра Элкин. Раз так, держи ее взаперти, и мы сможем использовать ее на войне.

– Как вы думаете, почему она такая злая? – спросила Клевер, меняя тему разговора.

– Спроси еще, почему дует ветер? Эта кукла – сгусток ярости. С гремучей змеей в кармане и то было бы безопаснее.

– По моему опыту, люди сердятся по каким-то причинам, – сказала Клевер. – Характер у нее вспыльчивый, но сама она не такая уж и плохая.

– Она ураган! Для таких есть только одно применение.

– Всю жизнь я старалась быть тихой, полезной, аккуратной, – нахмурилась Клевер. – И что это мне дало? В Сюзанне ничего этого нет. И она мне нравится. Так или иначе, теперь она с нами, просто нужно соблюдать осторожность.

– Лучше всего забросить ее с большого расстояния, например с помощью катапульты, в укрепленную крепость, – Ганнибал стал расхаживать, азартно рассекая воздух крылом. – Представь, как это скажется на боевом духе неприятеля! Мы обсудим это с сенатором, когда доберемся до Брэкенвида…

– Сюзанна – не оружие, – твердо заявила Клевер, стараясь сохранять спокойствие.

– Что же она тогда такое?

– Ну, я точно не знаю. Вот вы кто? – спросила Клевер.

– Я полковник Федеральной армии и полевой командир на службе у государства. Я имею награды как герой сражений…

– А что я такое, если меня нельзя сжечь? – перебила Клевер, вспомнив обжигающую боль.

– Ты, моя дорогая, прирожденный боец. Стойкость и храбрость, которую ты проявила, невозможно подделать. Я видел, как бывалые солдаты падали духом и ломались от меньших тягот. Я уверен, что, немного подучившись, ты станешь одним из наших самых мощных воинов…

Хотя в душе Клевер поднялась настоящая буря, ее голос не дрогнул.

– Я не позволю вам швырять Сюзанну в какого-то непонятного неприятеля! Сначала мы найдем Кобальта, потом подыщем дом для Сюзанны. Если не у Агата, то, может быть, у другого члена Общества…

– Ты считаешь, – мягко спросил Ганнибал, – что у Кобальта может не оказаться того, что ты ищешь?

– Конечно, это у него. Он украл мои секреты и диковину в отцовском саквояже… – вот теперь ее голос дрогнул. – А я обещала ее сохранить.

– Но ты ведь уже поняла, наверное, что в этом саквояже нет никаких диковин, – сказал Ганнибал.

Клевер стиснула зубы, не желая слушать, что он скажет дальше.

– Много ли на свете юных девушек, обладающих чудесной устойчивостью к огню? Ты уникальный экземпляр, Клевер Элкин. Ты – диковина. Твой отец, несомненно, знал, какая ты упрямица. Если бы он наказал тебе беречь себя, ты бросилась бы ему на помощь и погибла. Но он велел хранить и беречь эту сумку – чтобы ты ради этого осталась в живых. Так и вышло.

– Он не стал бы мне лгать, – сдавленным голосом возразила Клевер.

– А он и не солгал. Он велел позаботиться об одной диковине, единственной, которая ему необходима. И это ты.

Он еще не договорил, а Клевер уже понимала, что избегала этой правды. Вот и мистер Агат интересовался ею больше, чем медицинским саквояжем. А Гриб – разве он не грозился, что сожжет ее? И нападения Цапли никто бы не пережил, кроме…

Но теперь, когда она услышала произнесенную вслух чистую правду, у нее подкосились ноги. В саквояже не было ничего, кроме врачебных инструментов и старых часов, которые кто-то сунул туда давным-давно.

– Но отец ненавидел диковины, – прошептала девочка. – О чем же он мог думать, глядя на меня?

У нее подрагивали кончики пальцев, и Клевер чувствовала, что вот-вот упадет в обморок. В голову пришла ужасная мысль: лучше бы он умер, не зная, кто я. Вконец запутавшись, Клевер уронила голову на руки. Она сожалела, что так подумала. Весь этот кошмар разбивал ей сердце.