– Стас, миленький, не надо! – закричала Юля. – Не бей его, пусть он убирается!
Стас, не отпуская Ванькин полушубок, вытащил из-за пазухи пистолет, отнятый у бандитов, ткнул Ваньке в лицо так, чтобы вдоволь он мог налюбоваться пристальным зрачком дула.
– Запомни, тварь: еще раз увижу, что ты даже не в дом вперся, а калитки коснулся, на осек руку положил, то тебе не жить. Я тебя в слизь превращу.
– Ты мне нос сломал… – прогундосил Ванька. – Я жаловаться буду.
– Кому? – Стас так удивился, что у него даже злость пропала. – Иди, дурак, и помни мои слова.
Он перехватил Ваньку за ворот полушубка, пинком отправил сначала в сени, потом на улицу. Вернулся в дом.
– Юля, с тобой все в порядке?
Юля уронила сковородник и расплакалась.
– Да что он может сделать, он же шибздик, на него плюнешь – из него дух вон. Но до чего противно, когда он без стука ввалился в дом и потребовал… ну, ты слышал…
– Так, – сказал Стас. – Я его все-таки убью.
– Стас, миленький, не марайся ты об эту мразь. Ну, зачем тебе пистолет? Убери или просто выкини.
– Пистолет как раз нужен. Я же в город езжу через мертвую зону. Людей на дороге нет, а волки есть. Пока бог миловал, но ведь зима только начинается.
– Хорошо, хорошо… Но на Ваньку плюнь. Ты хороший, умный, сильный, а он просто мелкая дрянь. Ничего бы он мне не сделал. Получил бы еще пару раз сковородником и уполз бы к себе.
– Я понимаю, но как вспомню, что он орал… Ведь тебя в горстке носить надо, пылинки сдувать… – Стас вдруг, неожиданно для себя самого, опустился на колени. – Я ведь люблю тебя, бесконечно люблю. С первой минуты, как увидел, еще там. Я потому и привезти тебя сумел, что без тебя жизни нет. День и ночь о тебе думаю…
Юлина рука коснулась его головы, принялась гладить по волосам, не то лаская, не то успокаивая.
– Ты хороший, ты самый лучший на свете. Надежный, добрый, чудесный. Мне бы, дуре, радоваться, что я тебе нужна, ведь я знаю, что Леня никогда меня не найдет. Только, если можно, не торопи меня, дай мне привыкнуть к этой мысли…
– Мама!
В кухне появился Ленька. Босиком, в пижамке, сшитой из привезенного ситчика. Надо же, Ванькин ореж, драка его не разбудили… а может быть, просто сидел затихарившись, понимая, что соваться нельзя. Так велит инстинкт ребенка, родившегося и выжившего в обвалившемся мире. А теперь опасность миновала, и Ленька явился.
– Я буду ждать, – сказал Стас. – Сколько надо, столько буду ждать.
День и ночь. И еще день и ночь. Короткий зимний день и самая длинная в году ночь. Ходок, словно ходики, маятником качается туда-сюда, осуществляя смычку города с деревней. Шесть дней кряду по три изматывающие поездки в день, потом – сутки отдыха. Ходок тоже не может без выходных: надо отоспаться, попариться в бане, деликатно посидеть в гостях, глядя на Юлину улыбку, поиграть с Леником, сходить с ним на опушку леса, вырубить новогоднюю елочку.
Странный ребенок Леня, родившийся через неделю после обвала. Три года ему уже сравнялось, идет четвертый, а он не говорит. Все понимает, а сам произносит три слова: мама, Тас (это Стас) и баба – так он называет всех женщин в деревне. Играть ему не с кем, бегает к Елиным бодаться с ягнятами. Елины рады, у них сердце болит по городским внукам.
И не улыбается Леня никогда. Ужасно серьезный молодой человек. Но ласковый. Подойдет, ткнется мордашкой в плечо – и замрет, наслаждаясь чувством безопасности, которого так не хватало в первые три года жизни.
Вчера, когда они вдвоем ходили за елкой, Стас заметил в Лениных глазах мерцающую зеленую искру. Неужто ходок растет? Кто знает, к добру или к худу… Наверное, все-таки к добру: человеку нельзя быть запертым даже в большом анклаве.
Отдохнувший Малыш бодро бежит по бывшему шоссе. На неделе Стас накатал отличную дорогу, вчера ее самую чуть припорошило снежком, что не мешает ехать. На свежем снегу видны заячьи стежки, следы лис и одичавших собак, мышиные строчки. Волчьих следов не видно, и это хорошо. Пистолет пистолетом, а тремя выстрелами от стаи не отобьешься.
Потянулись заброшенные дома частного сектора, вот и граница городского анклава. Встречающие быстро разгрузили сани: молоко, овес и новогодние подарки – лукошко яиц и полтуши дикого кабана, влезшего таки в громоздкий капкан, что совсем недавно смастерили на заводе.
Бригадир подошел к Стасу.
– Там поезд пришел. У машиниста для тебя посылка. Нам не отдает, говорит, велено в собственные руки.
– Сейчас съезжу, – согласился Стас.
Посылку, заранее оплаченную, он ждал так давно, что и надеяться перестал, что она дойдет до него. И вот поди ж ты, дошла. Ходоков, даже самых дальних, не обманывают.
От границы до станции полкилометра утоптанной дороги – крюк не велик. К приходу поезда собирается народ, оживает барахолка.
У самой станции торчит опора линии электропередач. Провода давно срезаны, и решетчатая конструкция бесполезно ржавеет. Сейчас на кронштейнах, где прежде закреплялись изоляторы, висело два тела. Старуха с почерневшим лицом и мужчина. Возраст удавленника было не определить.
Прежде в городе публичных казней не бывало. Увиденное неприятно поразило Стаса.