Странный мир. Истории о небывалом

– В наш-то город тебя как занесло? В округе вроде бы никаких пансионатов нет.

– Это уже потом. Мы с Томой первые две зимы перекантовались при санатории, а потом решили в Питер пробираться. Все-таки там должно быть полегче.

– Почему вы так решили?

– Там Нева, а это рыба. И ходоков там много – тех, кто в окрестных поселках жил, а на работу в город ездил. Вот мы и вскинулись. Потолкались на станции пару дней. Сам знаешь: ни расписания, ни билетов, ничего. Я спрашиваю: «Он до Питера идет?» Отвечают: «Да, идет». Мы как-то с детьми вбились, а он совсем в другую сторону поехал. Так мы и мурыжились все лето по каким-то станциям. Под железнодорожными мостами прятались, ракушки собирали, улиток. Это ты уже знаешь.

Стас молча кивнул. Ну что за проклятие такое – и не пожалеть Юлю, не приголубить. Не велит фотография, стоящая на комоде в соседнем доме.

Так бы и занимался самоедством, но с утра предстояла работа. Если уж ты ходок, то изволь ходить как маятник – туда-сюда. Вчерашний день прогулял – значит, сегодня придется съездить два, а лучше три раза.

С утра Малыша обихаживал Мишка. Конечно, он был алкоголиком, но разум пропил еще не вполне и дело понимал, так что из деревни Стас выехал до света, с Юлей не повидавшись.

У лесного склада уже ждали карачаровские мужики со своей телегой и старым мерином, давно пережившим кличку Баламут. Телегу как раз кончили нагружать дровами. Стас перебросил туда же два мешка картошки и направил Баламута в сторону города.

Тетка, у которой была взята шуба, встретила его едва не у мертвой зоны.

– Изождалась вся, боялась, ты уж и не приедешь.

– Как видишь, приехал. Тебе картошку здесь сгружать?

– Ой, поближе бы к дому!

– Сколько по пути будет, подвезу.

Не нравилась ему эта тетка: и ее чересчур понимающие взгляды, и то, что шубу она продавала не свою – не по росту ей была шубка. Довез тетку до поворота, сгрузил на землю картошку, скинул один березовый кряж.

– Думала, ты колотых полешков привезешь…

– Кто ж их тебе там колоть будет? У нас рабочих рук нехватка, дрова тебе колоть. Сама расколешь. Или попросишь кого.

– Просить, то делиться придется.

– А ты думаешь, я не делюсь? Если все под себя грести, то люди и здесь, и там давно бы передохли.

Спохватился: чего это его на мораль потянуло? Шевельнул вожжами и поехал дальше.

Остальные дрова Стас отвез на Механический завод. Там в мастерских, с горем пополам приведенных в чувство, делали для крестьянских анклавов однолемешные плуги, конные грабли и бороны, прочий инвентарь, который еще в середине прошлого века начал уходить в небытие, а сейчас вдруг стал востребованным. Для своих здесь же клепали печки-буржуйки и крошечные жаровни. Делалось все, как говорили мастера, на коленке, муфельные печи остыли давным-давно, а коксовые горны работали на дровах, которые привозил Стас и двое метелинских ходоков. В мастерских было шумно, угарно, но зато тепло, и потому туда набивалась прорва постороннего народа.

Дрова живо сгрузили. Тут же зашаркали пилы, застучали топоры. Каждый хотел быть полезным, чтобы сохранить за собой теплое, в прямом смысле слова, местечко.

Сегодня везти назад было нечего, и Стас отправился дальше, к железнодорожному мосту. Дороги здесь не было, а тропа проходила почти у самой границы мертвой зоны. Запретная территория была обозначена столбиками из металлического уголка, на которых натянута ржавая проволока. Кое-где на ней красовались выцветшие красные лоскутки. Этот знак был понятен всем: за проволокой – смерть.

– Куда ты его? Тудей надо, а так не наколешь, он только дальше откатится! – раздался детский голос.

Стас придержал лошадь. По ту сторону проволоки, на запрещенной территории, в непредставимой близости от невидимой смертельной черты в пожухлой траве лежали пятеро ребят лет восьми, в крайнем случае – десяти.

– Эй, пацанва! – позвал Стас. – Вы умом тронулись, там ползать? Вляпаетесь в границу – хоронить нечего будет.

Лежащие обернулись. Ни страха не было на их лицах, ни готовности бежать. Стас с удивлением увидел, что трое из пятерых ползунов – девчонки.

– Не вляпаемся, – сказала девочка постарше. – У нас тут все проверено. Вон видишь, вешка стоит? Там Лешку раздавило, а вон у той – Ленку Горохову. Так что мы теперь знаем, докудова можно ползти, а куда нельзя.

– Зачем вам туда ползать? – повысил голос Стас.

– Яблоки, – хлюпнув носом, ответил один из мальчишек. – Они осыпались, и не достать. А если на проволочину наколоть, то можно вытащить.

В самом деле, метрах в трех за могильными вешками корявилась дикая яблоня. Видно, ехал когда-то в поезде беспечный пассажир, жевал кислую антоновку, а потом кинул огрызок в окно. Семечко из огрызка проросло, стало никому не нужной яблонькой с мелкими горьковато-кислыми плодами. Но теперь за эти подмороженные и наполовину сгнившие яблочки дети платят своими жизнями.

Стас спрыгнул с телеги, подлез под заграждение, спокойно прошел мимо могильных вешек.

– Это ходок подворский, – слышал он за спиной сдавленный шепот. – Все яблоки себе заберет. Эх…