Странный мир. Истории о небывалом

Стас наклонился, принялся подбирать падалицу, кидать ее на безопасную землю. Не так много было этих яблок, управился в три минуты. Дети поспешно распихивали полусгнившие яблоки по карманам. Кто-то снял куртку, приспособив ее наподобие мешка.

– Держите, – сказал Стас, – и не лазайте сюда больше. Яблоки новые вырастут, а Ленку Горохову не вернете.

– Вон еще одно закатилось, – словно отвечая, произнес чумазый мальчишка.

– Подскажите-ка мне, – сказал Стас, подобрав и кинув забытое яблоко. – Я тут домов не вижу, а где-то здесь две женщины должны жить: Тамара и Юля, с детьми маленькими.

– Эта та, которую ты послевчера забрал?

– Во-во! Тамара-то осталась. Где она живет?

– Так это дальше. У самого моста, там еще один переезд был со шлагбаумом, и будка рядом. Они в будке жили, там же печка сложена. Только топить нечем стало, дров нету, весь сор спалили.

– Не знаете, дома она сейчас?

– Ее вовсе нет. Поезд вчера приходил, так она уехала. И вещи все забрала – и свои, и посестринки. Мы смотрели: там пусто в будке, ничего не осталось.

– Спасибо, – сказал Стас и принялся разворачивать лошадь.

Дети молча смотрели. Кто-то уже вцепился зубами в яблоко, высасывая из дряблой мякоти забродивший сок.

Первым побуждением было отдать картошку, что он вез для Тамары, беспризорным детям, но Стас сдержал порыв. Пройдет слух, а слухи здесь распространяются мгновенно, и в город можно будет не показываться. Нищие под колеса станут бросаться, придется по живым людям ехать. А так все знают: ходок нищим не подает, только платит в обмен на вещи и услуги.

Стас вернулся к вокзалу, остановился возле багажного отделения. Глухая стена здесь была густо исписана мелом, кусками кирпича и штукатурки. Имена, фамилии, адреса, обращения к потерянным родственникам. Именно это Юля имела в виду, когда говорила, что на каждой станции оставляла письма мужу. Одна из последних надписей гласила: «Юлия Смирнова, Петербург. Уехала с ходоком в деревню».

Смирнова… Нормальная фамилия, не хуже других. Хотя очень хочется, чтобы была другая… его фамилия.

Картошку Стас разделил на три части. Прежде всего выменял пачку заводских стеариновых свечей. Спросил у продавца: неужто где-то еще работает свечной заводик, или свечи сохранились с дообвальных времен, – но внятного ответа не получил. Часть картошки отсыпал в обмен на кулек красноватой калийной соли. Прежде ею дороги посыпали от гололеда, а ныне в еду сгодится. Людям такую соль есть не больно хорошо, а вот скотине в пойло помалу добавлять – самое то. На остаток взял в подарок Леньке серебряную чайную ложку.

Расторговавшись, поехал из города. У лесного склада ожидала нагруженная телега и застоявшийся Малыш. Лесорубы немедленно прекратили работу, помогли запрячь Малыша, уселись в свободную телегу и отправились домой, а Стас повез в город второй воз дров. Туда доехал еще засветло, а домой вернулся в полной темноте.

Дом встретил его теплом и мерцающим огоньком свечи.

– Приехал, – сказала Юля. – Я уж переволновалась. Садись есть, пока горячее.

– Что за меня волноваться? Еще не так поздно, просто ноябрь, день короткий. Скоро еще раньше темнеть будет. А пока смотри, что я Лене привез. Чай сегодня будет пить по-барски.

Вечер прошел чудесно, почти по-семейному. Но потом Юля сказала, что Леника пора укладывать и они пойдут к себе. И Стас отпустил.

Так и пошло их бытие: день за днем, вечер за вечером, одна одинокая ночь за другой. Юля привыкала к деревенской жизни, ловко управлялась с хозяйством, ходила на выучку к Елиным, которые держали овец, училась у Нины прясть, помогала Анне управляться с коровой и мечтала весной завести не только поросенка, но и телочку.

А Стас продолжал ездить на станцию и обратно, каждый день успевая делать по две ездки, хотя дни стали совсем короткими. Возил дрова и изредка что-нибудь съестное. Зима начинала подбирать и запасы маломощной деревни. «Ничаво, – говорили старухи, – дожить до первой крапивы, а там отъядимси».

А вот у городских начался настоящий голод с сотнями умерших. Запасы, которые прежде хранились на складах, были полностью подъедены за две предыдущие зимы, а из южных районов, где сохранялось какое-то сельское хозяйство, продукты поступали скупо – и дело даже не в том, что их не на что покупать, но и там узким местом были ходоки, которые, даже если захотят, миллионы тонн не свезут.

Глядя на то, что творится в городе, Стас поневоле радовался, что мертвая зона не пускает толпы изголодавшихся людей ринуться на чуть живую деревню и во мгновение ока сожрать ее. Для этого даже не потребуются продотряды.